Руслан Нурушев: Сказки о разном

Я хмыкнул, выключил свет и вскоре вновь лежал под одеялом, но сон почему-то не шел. Что же это могло быть? Господи! Я вздрогнул и чуть побледнел – опять тихо шуршали. К черту! Одеяло в сторону, прыжок, щелчок – свет! свет! свет! Я непонимающе глядел в угол – вновь никого. Совершенно. Обычный пустой угол, ничем не заставленный. Я потер лоб. Чертовщина какая-то. И шагнул поближе. Должно же быть что-то. Я опустился на колени и, сам не зная зачем, ощупал полы, стены – никаких щелей, дырок, ничего. Бред какой-то, был же шорох! Тихий, да, но был!

Я облазил всю комнату, но бесполезно. Сном это быть уже не могло, ручаюсь, но и зацепки никакой. Бред! Я сел на кровать. Или галлюцинации? Я помотал головой. В это верить не хотелось. Да и не страдал я никогда ничем таким. Чушь какая-то. Или проверить? Взгляд упал на тапочки, и я чуть улыбнулся. А почему бы и нет? Я осторожно отнес их в самый угол. Главное запомнить точно, как поставил. Я вновь чему-то улыбнулся, выключил свет и, нырнув в кровать, затих, – я ждал.

Но ждать долго не пришлось. В углу зашуршали, причем настолько явственно, что сомнений, слышу или кажется, быть не могло: что-то шуршало, скрипело, что-то стукнуло, раз даже показалось, что кто-то вздохнул. Я старался делать всё бесшумней, но как только спустил ноги, шорох замер. Заметили? Но делать нечего – я рывком встал и врубил свет. И застыл: в комнате – никого, но тапочки были разбросаны, хотя точно помнил, что аккуратно ставил их рядком!

Вновь обшарив комнату, я устало опустился на кровать. Не галлюцинации, но что же тогда? Что? И ведь неизвестно, что страшней. Я поднял взгляд и только тут заметил – свет. Он был необычным – ярким до странности, до рези в глазах, хотя лампочка стояла слабенькая, сороковаттная, и отливал даже синевой, настолько был ярок, и чуть-чуть пульсировал, словно живой, – сильней, слабей. Я так и просидел до утра – со светом и тапочками в углу.

– Ну что? Совсем сломался?

– Да шестеренку одну надо заменить, – я с досадой махнул на груду деталей. Будильник был старенький, еще дедушкин. – Не знаю только, сейчас такие выпускают или нет.

Мать чему-то усмехнулась и помолчала.

– Вспомнила я историю одну, – пальцы ее перебирали поясок, голос стал тих, – с матерью моей, бабушкой твоей, приключилась до смерти ее незадолго. У нее в комнате часы висели настенные, старые, прадеда еще твоего, давно уже не ходили. Мастера в свое время вызывали, только поковырялся он и почти то же сказал: заменить что-то там надо, только сейчас такого не выпускают. Ну, так они и висели на стене как украшение, пылились только. А однажды вот проснулась она ночью и ушам своим не верит – часы тикают, ну те, сломанные, тикают себе спокойно, словно так и надо. Она тогда, потом рассказывала, так и обмерла, и лежит ни живая ни мертвая, такой страх вдруг ее обуял – ночь, тишина, и часы сломанные идут! Такой страх, что ни крикнуть, ни ногой двинуть. Сама не помнит, сколько лежала так, только петухи когда первые пропели, часы и остановились. Часы она эти сразу на другое утро выбросила, очень уж испугалась. Да и вообще нервная вся стала после этого, всё торопиться стала, умереть боялась, плакала много. Поняла, говорит, в ту ночь, что жизнь-то уходит и никак ее не воротишь. Только зря, наверно, торопилась, умерла она через три месяца, – мать подняла голову. – Разве всё успеешь?

Она вновь усмехнулась и замолчала, разглядывая пятно на полу.

– Ну, во сне много чего можно услышать, – я деловито копошился в деталях, отыскивая нужную. – Да и читал я где-то такое. Может, и она где-нибудь слышала, вот и приснилось. Ага, есть! – я поймал покатившийся болтик и взялся за отвертку. – Я сейчас его пока тебе соберу, а завтра на рынке полазаю, может, найду чего-нибудь. Будильник всё-таки неплохой, хоть и старый.

– Неплохой, – мать вздохнула, посмотрела в окно и поднялась. – На тумбочку мне его поставишь, ладно? Я лягу пораньше, а то устала чего-то я сегодня.

Она ушла, а вслед за ней, собрав и отнеся будильник, отправился спать и я.

Проснулся я поздно и несколько удивился тишине, хотя мать вроде никуда не собиралась – был выходной. Заглянул в ванную, на кухню – никого, но, подойдя к спальне матери, застыл – там тикали часы! Я побледнел. Черт! Я знал, что, кроме того будильника, часов там больше быть не могло. Я рванул дверь – никого, лишь убранная постель и… тикающий будильник! Он шел! Я схватил его трясущимися руками, не веря глазам, но сомнений быть не могло – стрелки двигались. Я бросился в кладовую за отверткой и неверной рукой почти что сорвал крышку. Сорвал и застыл совершенно потрясенный: стрелки шли, но шестеренки были бездвижны! В голове закружилось. Где мама? В страшной тревоге, с нехорошим предчувствием я выскочил во двор в чём был – в майке и трусах. Где она? Где ее искать? Но у калитки с ней и столкнулся.