Валерий Казаков: Ася, шляпа и Софья Михайловна. Сборник ироничных рассказов

Я на нарах была: Калыма, Магадан,

Под вагоном гремели колеса.

И однажды в пути мне сказал капитан:

«На, кури, я принес папиросы».

Я курила «Казбек», он принес «Беломор» —

Угощенье со скрытым намеком.

Он был парень простой, но в душе зимогор,

С недалеким до пенсии сроком.

………………………………………..

Надо признаться честно, Софье очень удавались стихи тюремной направленности, которые можно было бы назвать диссидентскими, если бы она написала их лет двадцать назад, при живом генеральном секретаре и генеральной линии партии. Но сейчас к таким стихам никто предвзято не относился, поэтому завоевать внимание читателей такими стихами было весьма проблематично.

Когда Софья Михайловна утомилась от тюремных стихов и вышла к подружке в маленький сквер перед домом на улице Карла Либкнехта, та обрадовалась ей как дорогому подарку. А когда Софья прочитала ей свое новое стихотворение, Ася только руками всплеснула:

– Неужели это ты сама написала? Неужели сама?!

– Да, – гордо ответила Софья Михайловна и сделала губы коромыслом.

– А я думала Кучин какой-нибудь. Или Круг.

– С чего это вдруг? – в рифму ответила Софья.

– Да уж больно на тебя не похожи стихи эти.

– Похожи, не похожи. Дело не в этом. Это же шансон.

– Чего?

– Шансон, говорю. Есть такое направление в песенном творчестве.

– Так это ещё и песня? Спой тогда.

– Вот ещё, – заупрямилась Софья. – Ты же знаешь, что петь я не могу. Голоса у меня нет. Но мотив в голове вертится.

– Мне бы так сочинять, – мечтательно произнесла Ася, – я бы стала знаменитой. Начала бы петь со сцены. Удивлять. Покорять сердца.

– Значит, тебе мое стихотворение понравилось? – не поняла Софья.

Ася красивым жестом поправила шляпу и продолжила:

– У меня душа сентиментальная. Я как что-нибудь трагическое вспомню – так заплачу. Как смешное увижу – так рассмеюсь.

– Ну и что? Причем здесь поэтический дар?

– Сама не знаю, – призналась Ася, – но хочется чего-то такого.

Говоря это, Ася сложила ладошки, поднесла их к плоской груди и смиренно посмотрела в небо.

– Так хочется необычного чего-то. Так хочется.

Софья с сожалением взглянула на неё и презрительно произнесла:

– Дура ты.

– Сама дура, – тут же отреагировала Ася и отвернулась.

Какое-то время обе старухи сидели, молча, и смотрели в разные стороны. Наконец Софья не выдержала и сказала:

– А хочешь, я тебе другое стихотворение прочту. Лирическое.

– Читай, – согласилась Ася, предполагая, что это стихотворение, наверняка, будет хуже первого. Вот тогда она над Софьей поиздевается от души за то, что она дурой её назвала. Как будто сама лучше.

Софья Михайловна вздохнула, подняла кверху свой увесистый подбородок, кое-где заросший белыми тонкими волосками, и начала декламировать, слегка пошевеливая в такт стихам правой рукой:

Я зимою стихов не пишу,

В них искрятся холодные грани.

Печь топлю и воды приношу,

Чтобы ярче горели герани.

Чтобы ранним восходом весны

За окно, сквозь плетенье сиреней,

Проступали цветочные сны —

Полукруглые листья и тени.

Когда стихи были прочитаны, Ася с недоумением посмотрела на Софью Михайловну и спросила:

– У вас что, отопление отключали этой зимой?

– С чего ты взяла? – тем же тоном ответила Софья, не понимая до конца, в чем тут дело. Почему Ася об этом спрашивает?

– Ты пишешь, что печь топила. Воду носила с колонки.

– Это же аллегория, – стала объяснять Софья. – Образ такой. Понимаешь. Сентенция. Ни какой печи у меня нет. Есть только на даче.

– Нет, не понимаю, – заупрямилась Ася, – настоящий поэт должен говорить правду. Если отключали отопление, так и скажи. Нечего мне голову морочить.

– Ну и ну! Больше я не буду тебе стихи читать.

– Не читай. Не больно-то и нужно.

– И не буду. Я думала, ты в поэзии разбираешься. А ты, оказывается, ничего в ней не смыслишь. Вот и поговори с тобой.

– А герань как?

– Чего?

– Не замерзла герань без отопления? А то я у тебя хотела попросить листочек, чтобы у себя посадить. Мне герани с детства нравятся, которые красным цветут.

Софья Михайловна слушала подругу и молчала. Ну, о чем рассуждать с этой старухой, которая совсем выжила из ума. И зачем только она стихи ей прочитала? Ясно же было, что она ничего не поймет. Раньше Гегеля не понимала, сейчас поэзию не понимает. А ещё говорит, что сентиментальная, что хорошо разбирается в искусстве. Да таких сентиментальных в России – пруд пруди, а талантливых людей единицы. Вот возьмет сейчас и уйдет от неё Жирмунского читать. Что ей время-то зря тратить. У неё дар. Ей творить нужно, пока вдохновение не ушло. Пока ничего не болит.