Наталья Винокурова - Не верь ему

– Доброго дня. Вы хотели исповедаться? – глубокий голос, неожиданно раздавшийся откуда-то сверху, заставил меня вздрогнуть.

Глядите-ка, священник. Самый настоящий католик, каких я раньше видела только в фильмах – в строгой чёрной рясе с белым воротничком. В руках он держал чётки из чёрного камня, куда для убедительности был подвешен небольшой крест.

Вообще, если уж говорить о служебной экипировке, то мне больше по душе униформа моряка, полицейского или, на крайний случай, пожарного – она придаёт даже самому простенькому парню тонну неописуемого шарма. Но и сутану я сейчас рассматривала с растущим интересом. Вроде бы ничего особенного, простой фасон, а скроено так, что выгодно подчёркивает все достоинства фигуры – прямую осанку, атлетичный торс, широкие плечи… Да ещё и вытягивает и без того высокий рост.

Окинув говорившего взглядом снизу вверх, я добралась до его лица и мигом позабыла обо всём – кто я такая, зачем пришла сюда и, уж тем более, о чём меня только что спросили. Передо мной стоял симпатичный молодой мужчина – готова поспорить, ему было не больше тридцати. По голосу ни за что не догадалась бы. Это же он, судя по всему, только что отпевал моего несостоявшегося жениха своим профессионально поставленным вокалом.

Встретившись со мной глазами, священник располагающе улыбнулся. Впрочем, его лицо тут же снова стало серьёзным, и он всем своим видом показал, что готов меня выслушать.

– Отец Тимофей, – представился он, протянув мне руку.

Что-то в нём было такое необычное и очаровывающее. То ли на фоне моих великовозрастных любовников, то ли по сравнению с заросшими православными священниками в рясах, едва налезающих на покатые животы – он смотрелся по-особенному. Высокий, статный брюнет, с лёгким загаром и живым лицом, которое ничуть не портила отпущенная в разумных пределах, ухоженная бородка. Но самое сильное впечатление на меня произвели глаза. Светлые-светлые, небесно-голубые. Цвета чистого летнего неба.

Так и не дождавшись от меня рукопожатия, он вздохнул и снова обратился ко мне, теперь уже на «ты»:

– Дочь моя, почему ты здесь? – его гипнотизирующий баритон пробирал до костей и вызывал мурашки. – Тебя что-то гнетёт?

«Да, меня гнетёт, что такие обаятельные парни, как ты, в расцвете лет уходят от мира сего, получают сан и называют девушек дочерями», – чуть было не ответила я, но удержалась.

– Здрассьте, – вместо этого выпалила с ощутимым опозданием. Но лучше уж поздороваться поздно, чем и вовсе никогда.

Кивнув, он присел на скамейку рядом со мной. Минуту или две мы молчали, потом он положил свою руку мне на плечо:

– Я чувствую, что тебе о многом нужно рассказать. Не противься. Станет легче.

На моей памяти, если мужчина садился так близко, то он тут же лез лапать мои интимности или как минимум обниматься. А вот так целомудренно, по-отцовски, меня давно уже никто не трогал. Вообще не припомню, когда я была свидетельницей такого нетребовательного радушия. Наверное, именно это меня подкупило, и я сдержанно признала в ответ:

– Да, знаете… У вас чутьё. Я во многом виновата перед богом.

– Бог всегда готов слушать и прощать своих детей.

– Поверьте, он вряд ли будет рад моим аморальным речам. Я хоть и журналистка, но приукрашивать не умею.

– Постараюсь донести до него твой рассказ в максимально корректной форме, – он произнёс это хладнокровно и даже чуточку строго, но его глаза улыбнулись мне. – Так что не тревожься, он тебя поймёт. А если не поймёт, то это будет всецело моя вина. Как тебя зовут?

– Анжелика. Лика.

– Анжелика… – повторил он. – Ангельская. Прекрасное имя.

– Но ничего общего не имеет с моим внутренним содержанием.

Отодвинув край рукава, он взглянул на часы:

– До следующей мессы ещё целых два часа. Давай продолжим в исповедальне?

Пожав плечами, я согласилась. В конце концов, почему бы и нет? Никогда не участвовала в исповедях, да ещё и католических. К тому же, это ясно как дважды два: если загорелый голубоглазый брюнет с фигурой полубога (чьи достоинства не в силах скрыть даже ряса в пол) куда-либо вас зовёт – не отказывайте. Какая разница, куда. Пускай даже в церковь – хватайте шанс. Потом разберётесь.

– Эээ, а мне обязательно залезать в эту будку? У меня вообще-то клаустрофобия. Может, я просто на скамеечке посижу?

Отец Тимофей покосился на меня с зарождающимся подозрением:

– Дочь моя, ты ранее никогда не исповедовалась?