Сергей Черепанов - Воскресенье, понедельник, вторник…

Яша держит крепко. И я тоже. И если они схватят меня, то дедушка не отпустит. И если они все станут меня тянуть, как репку, в свою сторону, то Яша позовет на помощь Маркоса и весь его оркестр. И мы победим.

– Деда, деда, купи петушок! – прошу я.

Но Яша смотрит строго, всем видом показывая, что ему никаких денег для меня не жалко, но могут увидеть, как тот раз, когда Цаповецкая рассказала бабушке про нас в лицах, и добавила от себя, что своему Алику она категорически покупает только черный горький шоколад, не считаясь, исключительно полезный для мозгов.

Теперь, когда тетя Аза, черная как шоколад, дает мне леденец, Соня всегда злится и ругает меня, зачем я взял, и что я – с голодного края? или меня не кормят?! или Яша не купит тебе в сто раз лучше… Чтобы отвлечь бабушку от внешней политики, лучше всего о чем-нибудь спросить.

– А почему на кондитерской фабрике можно кушать конфет сколько хочешь, а в магазине нельзя? – спрашиваю я. И бабушка, тоже уверенная насчет фабрики, – только выносить нельзя, – и здесь, – радостно говорит Соня, – кушать нельзя, но я думаю… – замедляя слова, прищуривает сначала один, а по мере возрастания уверенности – и другой, и я вижу: по ее лукавым глазкам уже побежала кинолента, как тетя Аза, спустившись в магазинный подвал, вскрывает короб, разворачивает большую конфету, облизывает и заворачивает снова. И я учусь аккуратно разворачивать и заворачивать, не забывая о фольге, выглаженной ноготком, и о концах обертки, которые нельзя сжимать сильно – потому что видно, опытный глаз сразу заметит.

В магазин к тёте Вале мы сегодня идем по делу – покупать сандалики. Да-да, в воскресенье.

– Они работают. Для плана, – говорит Яша. – Полпроцента недобрали. А завтра уже первое число. Ты ж понимаешь, Софа, – премия, переходящее знамя под угрозой!

– И как они на этом ге его делают, ума не приложу? Кто придет, кто купит?

– Им дали немного рижской. Для плана. Валя сказала, буквально пару пар. А не хватит – что делать – сами продавцы и докупят, а завтра – сдадут обратно. Завтра уже первое число, новый месяц. Ну?!

– Кукольная комедия! Честное слово!

И мы идем. Сандалики мне нужны, как воздух. Летом мы снова поедем в Пуховку, а там без сандалий ребенку шагу ступить нельзя, песок так и печет, так и печет, как раскаленный. Я знаю, какие надо, такие как у Алика, с тремя перепонками, а не с одной. С одной – это у девчонок, это – девчачии, а у мальчиков посередине должна быть такая средняя, в которую девчачья вставляется. Я уже сто раз бабушке говорил, как правильно, а какие девчачии. Дедушка тоже знает, но он мне купит на вырост, а они будут болтаться, и придется засовывать вату, как в галоши на валенки, чтобы не спадали. И в них хуже бегать, потому что спадают, очень стыдно, когда спадают и вата вываливается.

– Вот, – говорит тихонько тётя, – я для вас оставила. Это рижские.

И дедушка, – благо, что в магазине никого, кроме нас, нет, и можно смело не бояться, что кто-то увидит, и начнет спрашивать такие же, а если ей скажут – «это последняя пара» – стоять над душой, говорить «если вам не подойдет, мы заберём», намекая тёте Вале, «что мне ваши штучки известны, что у нее самой брат в ОБэХаэСэС, что она и не таких выводила на чистую воду» – то есть стоять над душой, нагло, упорно – и придется брать, платить, нести домой, выслушивать от бабушки и назавтра иметь мороку идти и менять, – Яша правый дает мне, а второй – левый – начинает мять, царапать ногтем по шву. – Прошитые? – Рижские, – повторяет тётя Валя одобряюще, и дедушка сдержанно кивает, мол, рижские, ясно, не Одесса, не Ереван.

Сандалик мне велик. Я нажимаю сверху, там, где должен быть большой палец, и кажется его нет вообще, кажется, он ампутирован, такая большая яма, стыдная, потому что вата тоже проваливается, и видно. Такие носят малые. А я уже большой. Мне пять – шестой. Лет. Это значит – если лет – уже большой. Пять лет, шесть лет. А если года – два года, три года, четыре года – это малые.

– А «Скорохода» нет? – спрашиваю я тихонько у Яши, но тётя все слышит.

– Какой умный мальчик! – удивляется она, и тут же, спохватившись, добавляет, мол, что же тут удивляться, и смотрит на дедушку, – не велики? Есть на размер меньше.

Дедушка мнет левый, смотрит на меня, снова мнет.

– За лето сносит… Принесите, Валечка, двадцать восьмой.

И гладит меня по головке.

В характеристиках, выданных Яше и на 404-м, и на 545-м нет ни слова о беспощадности к врагам, о железной руке. Не был он ни лектором, ни пропагандистом. «Политически грамотен. Делу Ленина—Сталина предан. Принципиальный, ответственный…» Приевшиеся, ничего не значащие слова. И только в характеристике парторга ЦК на 614-м (патронзавод в Саратове) над красной размашистой подписью читаю – «дельный руководитель».