Жили не тужили,
Горя горького не знали.
Песен множество сложили,
Торговали да гуляли.
Бед не ведали, покуда
Не случилось, наконец,
То единственное чудо:
Полюбил Фома-кузнец.
А в тридесятом царстве барску дочку
Да возлюбил весной Фома-кузнец.
И ясный месяц ярче светит ночью
От теплоты пылающих сердец.
Вешались, сражались,
Хоронили, убивали.
За полушку медну дрались,
Воровали, предавали
И не ведали, откуда,
Строя счастье на крови,
То единственное чудо
Той единственной любви.
А в тридесятом том далёком царстве
Росла любовь девицы с кузнецом.
А в тридесятом царстве-государстве
Её отец был редкостным скупцом.
В никуда из неоткуда
Мимо ехал молодец.
То единственное чудо
Увидал один купец.
И посватался к невесте
Он на ранней – на заре
В русской тройке, честь по чести,
На забаву детворе.
А в тридесятом царстве свою дочку,
Да за купца отдал скупой отец.
А в тридесятом царстве в одиночку
Да от тоски повесился кузнец.
Святая совесть по миру гуляла.
Святая совесть в душах жила.
Скупая зависть за нею слонялась.
Скупая зависть души жгла.
А совесть пела, а совесть плясала.
Как были души у нас чисты!
Корысть хрипела и алчность стонала,
И ложь сжигала назад мосты…
И век от веку, и год от году
Всё меньше места в душе у нас
Добру и свету, любви, покою,
Лишь зависть гложет, ложь тешит глаз.
И совесть били, в лицо плевали,
Собак спустили с цепей затем.
И заклеймили, и оболгали,
Потом забыли её совсем.
И лишь поэты, безумцы, пророки
Лелеют совесть в душе подчас.
И воспевают её уроки,
Доносят голос её до нас…
Семь футов под килем тому,
Кто в чистое море плывёт.
Семь футов под килем тому,
Кто ищет свой берег.
Семь футов под килем тому,
Кто ищет и всё же найдёт.
Семь футов под килем тому
Кто любит и верит.
Уходят в свой рейс корабли.
Гудок издаёт теплоход.
Подальше от милой земли,
В открытое море.
Но, где бы они ни брели,
Их встретит приветливый порт.
Как вольные птицы, они
Парят на просторе.
Подводникам вдвое сложней
Нести свою службу всегда.
Уходим в пучину морей,
Как в сказку и небыль.
Мы словно среди двух огней:
И сверху, и снизу – вода.
И нет ни ночей и ни дней,
Ни солнца, ни неба…
Ломая арктический лёд,
Всплываем из недр океана.
Вперёд субмарина идёт
К таинственной цели.
Арктический ветер ревёт,
Но, как от хмельного дурмана,
От свежего воздуха мы
Уже опьянели…
Семь футов под килем тому,
Кто в чистое море плывёт.
Семь футов под килем тому,
Кто верит и ждёт…
До свидания, мама, прости…
До свидания, мама, прости,
Но иначе и быть не могло.
Эшелон был расстрелян в пути,
И водила уткнулся в стекло.
Мы лишь двое остались в живых.
Искорёженный взрывом КАМАЗ
Придавил двух парней молодых,
Став надёжной могилой для нас.
Лучше б сразу нам было сгореть,
Чтоб огонь уничтожил тела.
Лучше б было мне с ним умереть,
Только смерть стороной обошла.
И мы корчились в алой крови
В этих проклятых Богом горах,
Где на помощь, зови, не зови,
Не придёт кровожадный Аллах.
Смех и громкие крики врагов,
Что толпой обступили КАМАЗ.
Кто-то, щёлкнул застёжкой штанов
И смеясь, помочился на нас.
Нам хамили, плевали в глаза,
Рвали душу, грозили ножом,
И катилась сырая слеза.
Я лежал с окровавленным ртом.
Мы друг другу смотрели в лицо,
Понимая, уже не спастись.
Он чеку потянул за кольцо,
Обрывая короткую жизнь.
Озарилось ущелье огнём,
И мы вечный покой обрели,
А над нами в тот миг косяком
Улетали домой журавли…
Под нож, на стол —
Разряд, укол.
Живуч, как пёс,
В себя пришёл!
Я видел стены и врачей,
Я видел ангелов, чертей,
И черти звали за собой,
А ангелы молчали.
Так вроде я ещё живой,
Похоже откачали…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу