Владимир Шахнюк - Веселое и грустное

Во второй раз белесый форвард пронзил меня огненным взглядом, в третий — бросился с кулаками, от которых меня спасли лишь неплохие задатки спринтера.

Стало очевидным: «апсайт» — это слишком тонкая и опасная сфера судейских действий. Надо переключаться на что-то более элементарное и главное — безопасное. Но где оно? Футбольное поле стало для меня полем минированным: куда ни ступи — везде взрыв!

А тут еще особые обстоятельства: поди угадай, где чьи ворота, если все одинаково одеты. Ведь только один «технарь», поражавший зрителей своим дриблингом, играл в майке и темно-синих трусах. Определить честь какой команды он защищает было совершенно невозможно, поскольку он считал делом личной чести забить гол в любые ворота: свои или чужие.

Все обстоятельства, вместе взятые, вынудили меня постепенно сворачивать свою деятельность. Если бы я тогда знал известную истину: «самый лучший судья тот, которого не замечают», то мог бы возгордиться. Чем дольше длилась игра, тем меньше меня замечали. И когда харьковский арбитр, спрятав свисток, сам стал… гонять мяч, этого тоже никто не заметил. Ни игроки, ни зрители.

Увы, Ваня Ветров все видел.

Покидая поле, мы обменялись репликами:

— Что же ты не сказал, что не умеешь судить?

— А ты об этом не спрашивал…

С той далекой поры я ни разу не брал в руки судейского свистка. Тем не менее, когда слышу на трибуне стадиона истошное «Судью на мыло», воспринимаю это, как личное оскорбление.

В этой истории, внешне юмористической, смешного мало. Больше поучительного.

Накануне первой годовщины освободительного похода Красной Армии в Западную Украину мне посчастливилось побывать в львовском музее Ивана Франко. Точнее, не мне одному, а нашей небольшой группе в составе двух молодых газетчиков и преподавателя литературы харьковского университета. Посчастливилось вдвойне, потому что музей в это время находился на ремонте и нам сделали приятное исключение.

Впрочем, начав знакомство с музеем, мы обнаружили, что почетной привилегией пользуется еще одна особа. Это была, на взгляд двадцатилетнего юнца, очень пожилая смуглая женщина, на темно-синем жакете которой выделялся орден Трудового Красного Знамени. При переходе от одной к другой экспозиции наши пути пересекались. Раз или два женщина обратилась с вопросом то ли к кому-то из нас, то ли к подошедшему служителю музея. Что-то ей ответили. Она не расслышала и попросила повторить сказанное.

При очередных пересечениях наших путей мой товарищ и тезка досадливо хмыкнул: «Чего она путается под ногами!»

Быть может, я бы никогда не вспомнил об этом случае, если бы после осмотра музея нам не предложили написать свои впечатления в книге отзывов.

Начался маленький торг — кому раньше брать в руки перо. Пока сошлись на моей кандидатуре, женщина с орденом успела уже сделать свою запись и, сказав тихо «до свиданья», незаметно ушла.

Я намеревался написать что-то выспренное, восторженно-кудрявое. Однако, прежде чем взять в руки перо, полюбопытствовал, какую запись оставила наша спутница.

Четким каллиграфическим почерком фиолетовыми чернилами была исписана вся страница. Первые строчки меня покорили. Читаю дальше и еще больше поражаюсь. Никаких восторгов, ни грана патетики, ни капли вежливой комплиментарности. Просто деловая записка большого знатока музейного дела. Не помню деталей. Запомнилось общее: доброжелательный, профессиональный совет, как лучше устроить музейную экспозицию.

Перевернул листок. Еще полстранички умного текста и ошеломляющая подпись «Мариэтта Шагинян. Москва».

В волнении вскочил и истошно закричал:

— Это же была Мариэтта Шагинян!

Мои спутники опешили. Университетский преподаватель не находил себе места. Битый час быть рядом с автором знаменитой «Гидроцентрали» и не обменяться ни единым словом. Экая досада!

О кудряво-восторженном отзыве уже не думалось. Пером, которым писала Мариэтта Шагинян, святотатственно было бы выводить на бумаге выспренные слова. Кажетя, я вообще отказался писать.

С тех пор, как только потянет на ложную патетику, вспоминаю мудрые и простые строки, написанные четким каллиграфическим почерком фиолетовыми чернилами.

Уходя из музея, мы подтрунивали над моим смущенным другом-тезкой:

— Так кто там у тебя путался под ногами?

Не знаю, как у других, но у солдат в военную пору редко выпадала возможность помыться под горячим душем. Тем не менее в один из невеселых осенних дней сорок первого года нам повезло: в распоряжение нашей роты были предоставлены душевые кабины станции Сватово.