Урал улыбается

— Плачьте, — говорю я. — Плачьте, бедная. Вам легче будет. Вот вам платочек носовой. А что, девица — совсем нагая была?

— Совсем! — рыдает она. — Совсем. В одной простыне закутана... В волосах бижутерия... Глаза бесстыжие: из современных, видимо...

— А не заметили вы, что у нее в руках было, у девицы этой?

— Ах, — рыдает она. — Какое теперь это имеет значение, когда жизнь разбита?.. Ну, держала она в руках что-то деревянное... Вроде сидения... А на нем — струны натянуты...

— Все ясно, — говорю. — Так я и думал. Девицу эту Музой зовут. Она всегда при поэтах держится. А в руках у нее музыкальный инструмент. Лира. Так что не ревнуйте ее к мужу, она ведь бесплотная, вроде богини. Возвращайтесь спокойно домой.

— Ни за что! — отвечает соседка. — Надоели мне его фокусы! Пускай остается со своей Медузой или как там ее? А с меня хватит. Отмучилась!

— Да-а-а, — говорю я. — Бедная вы моя. Не повезло вам в жизни. Ну, раз уж так получилось, могу вам сказать откровенно, что давно я к вам неравнодушен. Так что оставайтесь пока здесь. Поживите, может, привыкнете. Ну как, согласны?

— Что ж, — говорит она. — Квартира у вас, вроде, подходящая. Жаль только, этаж высоковат... А с зарплатой, небось, туговато приходится?

— Не беспокойтесь, — говорю, — обожаемая. Как раз на двоих хватит. Да у меня еще и садик свой имеется, так я ягодой поторговываю.

— Ну, а водочкой, — спрашивает, — не часто балуетесь?

— Только по праздникам, — говорю. — Как все.

— Так, — говорит она. — А вы, случаем, стихи по ночам не пишете?

— Как можно? — говорю. — Уж чего нет, так нет. Я ведь человек простой. Бухгалтером работаю. У начальства на хорошем счету. И хобби у меня имеется: по общественной линии — домовой адвокат. Люблю, знаете, законы. Кому прошение напишешь, кому — жалобу... Ну, так как? Согласны?

— Согласна, — отвечает. — Согласна! Вы — человек серьезный и положительный. Не то, что некоторые...

— Ну вот и прекрасно! — говорю. — Можете располагаться. А я, с вашего позволения, обожаемая, сейчас на работу пойду. Только об одном вас прошу: будете пользоваться кладовкой, так у меня там женщина стоит с завязанными глазами. В одной руке меч держит, в другой — весы. Фемидой ее зовут. Богиня она, правосудием заведует. Так уж вы не пугайтесь, пожалуйста, сделайте одолжение!

Свердловский фельетонист. Работает в редакции «Уральский рабочий». За фельетоны, опубликованные в газете «Правда» и других изданиях, в 1980 году получил премию Союза журналистов СССР.

Пашка Тигролапов, исчадие нашего двора, вернулся после продолжительной отлучки совершенно преображенным. Щеки его полыхали свекольным румянцем. С Пашкиной физиономии сошли синяки, полученные в честной трамвайной драке, и он почти походил на порядочного человека.

Вечером в беседке для домино Тигролапов провел пресс-конференцию. Потягивая из большой бутылки, именуемой огнетушителем, вермут красный крепкий, Пашка рассказывал и помирал со смеху.

— Ну, дают! — жизнерадостно кричал он на весь двор. — Вот где, братцы, курорт! Живи на полном государственном обеспечении и никаких тебе человеко-смен. Я там на семь кэгэ поправился. Умора!

— Заливаешь, Пашка, — сомневались слушатели. — Как там ни толкуй, а ты был не у тещи на блинах. Да и вкалывать, наверное, заставляли.

Тигролапов ловко швырнул пустой огнетушитель в кусты и ударил себя в грудь.

— Ты сюда гляди! — снова захохотал он. — Похож я на человека, который вкалывает? У меня ремень на животе не сходится — самому противно. Мы начальника как просили: «Разрешите, гражданин начальник, выйти на расчистку снега. Все разминка». А он ни в какую. «При недокомплекте штата, говорит, не могу выделить для вас сопровождающих. А отпустить одних не имею права. Так что сидите и отдыхайте».

— И чем занимались?

— Больше тихими играми. Очко, бура... С перерывами на обед и сон. Мы даже соревнования устраивали: кто дольше на одном боку пролежит. Я лично больше десяти часов не выдерживал. А иные, которые не по первому разу, рекорды ставили.

— Ну, Пашка, ну, артист! — восхищались собутыльники. — Ловко сочиняешь...

Между тем Тигролапов, вернувшийся после пятнадцатисуточного ареста, при всей его сомнительной репутации пьяницы и дебошира, рассказывал чистую правду. Под его свидетельством могут подписаться хулиганы, отбывающие различные сроки наказания в камерах предварительного заключения. Попадая под замок, они убеждаются, что страхи перед КПЗ сильно преувеличены. По сути дела, камера напоминает средней руки комнату турбазы с простой, но здоровой пищей и вольным распорядком дня, включая прогулки на свежем воздухе. О труде, который даже обезьяну превратил в человека, тут боятся и заикнуться. Между нечищеной мостовой и изнывающими от безделья арестованными Пашками лежат тысячи объективных преград.