Варвара Карбовская: Бывшие

И чтоб всего это не случилось, Ползунков стал ходить по врачам, предоставляя им самим догадываться, какая именно у него хворь.

Он ходил по врачам, а за ним по пятам ходила окаянная кличка «бывший».

– Да ты понимаешь, что это такое значит? – не повышая голоса, – теперь уж он был не начальство! – однако со строгостью спросил он однажды у Андрея Федотова, подозревая, что не кто другой, как он, языкастый кузнец, пустил гулять по свету обидную кличку. Федотов равнодушно поглядел в сторону, но под равнодушием Ползунков сейчас же разгадал насмешку.

– Как не понимать. Бывший – стало быть, не сегодняшний, а вчерашний.

Ползункова так и тянуло сказать: «Дурак ты сегодняшний», и он некоторое время тому назад сказал бы это, не задумываясь, потому что запросто говаривал слова и похуже, но теперь он сдержался и только сокрушенно вздохнул.

– Э-эх, значит, которого человека с работы сняли, тот, стало быть, уже не человек, а бывший? Так по-твоему?

– Смотря как кто, – уклончиво ответил Федотов. – Если человек осознал, что в капитанах ему трудновато и что он очень просто может посадить корабль на мель, и он с охотой спускается поработать в машинное отделение, то он все равно имеет звание матрос, а никакой не бывший.

– Э-эх, – еще безнадежнее вздохнул Ползунков. – Да ты знаешь, кого тридцать с лишним лет тому назад бывшими людьми обзывали? Капиталистов, помещиков, буржуев! А ко мне разве этакая кличка подходит? К коренному крестьянскому сыну, к советскому колхознику?

Федотов тоже вздохнул, но не сокрушенно, а так, как вздыхают от скуки, и сказал:

– Коренной ты сын, это верно. А что колхозник ты, это неправильно. Бывший председатель – вот и все твое звание.

И крыть было нечем. И даже злость сорвать не на ком. Разве что дома, на жене? Но жена умела вовремя посочувствовать, а где надо – подлить масла в огонь.

Вот и теперь она встретила его на крыльце и проговорила громко и слезно, чтобы слышала соседка, идущая с ведрами от колодца:

– Господи, довели человека!

Играли-играли на нервах и доигрались. Полного инвалида из моего мужа сделали. И меня хвори, как на грех, одолели. Видно, тоже под холстинку пора.

Убедившись, что соседка расслышала и про «полного инвалида» и про «холстинку», она пропустила мужа в сени, захлопнула дверь и заговорила быстро и деловито:

– Сороки-верещалки, злыдни-гады, во все своими носами ткаются! Ребенка и того в покое не оставят.

– Какого еще ребенка? – сурово, как в бытность свою председателем, спросил Дмитрий Акимыч.

– Какого-какого, а у тебя их много нарожёно? – обиделась жена. – Оленьку, вот какого! Сказывают: наверно, свою принцессу прынцыпиально к работе не допускаете…

– А ты что? – голос Дмитрия Акимыча прозвучал так грозно, что жена оробела – уж не на нее ли сердит? – и решила не сознаваться, как отлаяла женщин, посмевших задеть ее Оленьку.

Она опустила глаза и смиренно сложила руки под грудью.

– Да я, Митюша, хотела было им сказать вежливо…

– Ну и дура, что вежливо! Я бы на твоем месте так их… чтоб в другой раз не повадно было.

– Ой! – Жена обрадовалась, что муж на нее не сердит и что можно похвалиться, как она отстаивала свое и Оленькино право не выходить на работу. – Я ведь думала – ты не велишь ругаться-то. А уж я так-то их срамила! Машке говорю: твоя, говорю, девка однуё семилетку осилила, пускай она и сидит под коровой с подойником. А моя доченька не для того в городе училась, не для того перьвую половину техникума закончила…

– А она что? – сурово спросил Дмитрий Акимыч.

Жена, донельзя довольная, что муж интересуется ее разговором с соседкой, вся раскраснелась и даже подбоченилась, показывая, как она смело противостояла атаке.

– Машка говорит: ты, говорит, бывшая председательша и больше ты как есть ничего, бесполезный грыб, вроде сыроежки! На своем, говорит, участке ковыряешься, мешки на рынок таскаешь, а на колхозную работу идти, так тебя болезни расхватывают!.. И дочка твоя, говорит, бывшая студентка, а теперь, из-за неуспеваемости, – нет – никто! И муж твой, говорит, бывший…

Но тут она увидела, что переплеснула лишнего масла в огонь.

Дмитрий Акимыч тяжело поднялся с лавки, уперся кулаками в стол и так пронзительно поглядел на жену, как, бывало, на собраниях пронзал взглядом того из колхозников, который начинал наводить критику на него, на самого Ползункова.

– Чтоб я этого паскудного слова в своем дому не слыхал! Понятно?

– Да господи, да батюшки! – воскликнула жена так возмущенно, чтоб сразу стало понятно – она сама готова разорвать в клочки всякого, кто называет ее Митюшу «бывшим».