Варвара Карбовская - Дорогие товарищи

– Ничево эта! – передразнил Алексей Макарыч. – Еду и молчу, а тебе лечиться надо, у тебя слуховые галлюцинации.

– Сроду не лечился, – с презрением ответил Савельич. – Сам шесть лет при больнице состою, на што мне лечиться.

И вдруг тридцать первого числа вечером, когда Алексей Макарыч был уже тщательно выбрит и изучил в зеркале приятное выражение своего лица, а Клавдия Львовна как раз сказала ему, что он похож на человека, в эту самую минуту ему сообщили, что в ночь на первое января вместо заболевшей фельдшерицы Кисиной «назначается дежурить врач А. М. Потников».

Алексей Макарыч сперва не поверил своим ушам и похолодел. Потом постепенно до него дошло содержание приказа и он воспринял это как пощечину, как оскорбление личности, как издевательство и запылал жаждой мести.

– Та-ак-с, понятно, – зловеще произнес он, комкая выглаженную рубашку и швыряя ее в угол. – Все ясно: нынче ночное дежурство назло, завтра – придирки, выговоры, послезавтра – подавайте заявление по собственному желанию… Не выйдет! Мы еще за себя постоим! А ты, если туда помчишься, будешь дурой! – обратился он к жене.

– Зачем же я буду дурой и помчусь без тебя, – уныло сказала жена, подымая скомканную рубашку и капая на нее слезой.

В одиннадцать часов вечера Алексей Макарыч в белом халате сидел в дежурке и сосредоточенно писал статью в районную газету. Статья называлась «Сынки и пасынки».

…«Всем известно, что новая метла чисто метет!! Но та метла, которая метет не тот сор, который действительно надо выметать из-под ног трудящихся, которые идут вперед прямыми путями, а та метла, которая…»

Алексей Макарыч частенько отзывался о людях пишущих, что, дескать, у них – легкий хлеб, а теперь сам на себе испытал все затруднения, связанные с перенесением мыслей на бумагу.

…«Главврач, назначенный полгода тому назад и считающий, что старыми кадрами можно не дорожить, опирающийся на угождающих ему людей, вроде педиатра Т. Ф. Прошиной, позволяющей в свою очередь делать несоответствующие замечания людям, отдающим себя безраздельно…»

А в это время на холостяцкой квартире главного врача и фельдшерицы и медицинские сестры хлопотали вокруг стола, уставляя его закусками, пирогами и бутылками. Все уже были в сборе, когда вошла Татьяна Федоровна. Отозвав Петра Гаврилыча в сторону, она спросила его, глядя ему в глаза открытым строгим взглядом (некоторые самостоятельные женщины, когда очень влюблены, умеют смотреть именно таким независимым взглядом, чтоб скрыть свою отчаянную влюбленность до беспамятства):

– Петр Гаврилыч, зачем вы назначили на дежурство Потникова?

– А что, Татьяна Федоровна? – спросил Петр Гаврилыч, тоже глядя ей прямо в глаза чуть улыбающимся взглядом, в котором без труда можно было прочесть: «Неужели ты не видишь, что я сейчас думаю только о тебе?»

– А то, что мы с вами не раз говорили о Потникове, – сдержанно сказала Татьяна Федоровна, а ее глаза говорили: «Уж вы-то ни за что не догадаетесь о том, о чем вам не надо знать». – Он человек с болезненным самолюбием, невыдержанный, но работник отличный. К нему нужно подходить чутко, по-товарищески.

– Так что же вы предлагаете? – спросил Петр Гаврилыч и тут заметил, что Татьяна Федоровна пришла в своем обычном рабочем платье.

– Я пойду дежурить, а его пришлю сюда. Ему надо быть в коллективе.

– Вы? – Он посмотрел на нее растерянно и умоляюще.

– Я, – твердо произнесла Татьяна Федоровна, но ресницы ее дрогнули, и она прерывисто вздохнула.

Петр Гаврилыч опустил глаза, чтоб не сразу выдать себя, а немножко погодя, когда удастся ее отговорить. Но, когда он снова поднял глаза, Татьяны Федоровны уже перед ним не было. Она бежала через двор, по снегу, в одних туфельках.

Алексей Макарыч поспешно накрыл статью историей чьей-то болезни, когда Татьяна Федоровна распахнула дверь дежурки.

– Алексей Макарыч! Произошло досадное недоразумение, весь наш коллектив так огорчен, что вас нет, и Петр Гаврилыч настаивает, чтоб вы и ваша Клавдия Львовна непременно пришли.

– Я… он… вы, – начал было мямлить Потников, но Татьяна Федоровна взяла его за плечи и, подталкивая к двери, сказала: – Еще успеете, в вашем распоряжении двадцать минут. Быстро, быстро! Дежурить буду я.

– Но как же вы, мне неудобно, – все еще бормотал он.

– Очень даже удобно. Вы – человек семейный, а я… старая дева. И потом мы рассудили, что по-товарищески так будет лучше.

– Товарищи… вот именно, дорогие товарищи! – неподдельно растроганно прошептал Алексей Макарыч и бросился во двор, позабыв надеть калоши.