Варвара Карбовская: Письмо

– К институту поправки вносишь?

– Нет, просто география Москвы мне не подходит. Она получше меня знает.

– Как? Разве ты не в Красноярск посылаешь письмо?

Володя краснеет.

– А ну вас совсем! Только путаете! Конечно, в Красноярск, а то куда же?

– Володя, – канючит Коля Матушкин, – дай переписать! Я тебе в подарок к празднику куплю носовой платок в клеточку. Дай! Моя живет в совершенно другом месте, и никогда она с твоей не встретится.

– Эх вы, котята-мальчики! – презрительно говорит Женя. – Я не спорю, старик написал довольно прилично, с хорошим патриотическим звучанием и даже с лирической ноткой. Я не ожидал. Но о любви все-таки нужно писать своими словами. Пусть хуже, но своими. И, может быть, даже не писать, а говорить. А еще лучше… молчать.

– Ну и молчи на здоровье! Самое лучшее, что можешь придумать.

Володя и Коля, отгородившись друг от друга книгами, переписывают письмо. Володя диктует и предупреждает:

– Ты, Колька, переделывай соответственно твоим координатам. Если у твоей волосы черные, пиши как-нибудь: «…твои смоляные локоны…»

– Ну ясно! Только у нее не смоляные. Вроде каштановых.

– Так и пиши.

…Рано утром седьмого ноября Зина спешит по коридору, прыгает по лестнице, мимоходом глядится в зеркало: голубая пуховая косынка, новое серое пальто с поясом, – кажется, все хорошо. Внизу, у входной двери, стоит высокий, плечистый юноша. Стоит, видимо, уже давно и колупает пальцем стенку. Пол вокруг него в известке.

– Здравствуйте, Зина, вы на демонстрацию?

– Да, в институт. Поздравляю с праздником… Женя!

– Конечно… и я вас поздравляю с праздником. Извините, вы на автобус? Можно, я пойду с вами?

– Но ведь вам не на автобус?

– Это не имеет значения.

Они выходят на улицу. Зина смеется.

– Я сегодня получила два поздравительных письма. От двух разных людей. Но они похожи, как две капли воды.

– Кто, люди?

– Нет, письма. Но, кажется, и люди тоже. Начинаются оба так: «Москва в огнях, в знаменах, в цветах…»

– Тем лучше.

Женя удивленно поднимает брови:

– Вы даже выучили наизусть?

– Я? Нет, но дело в том, что я сама… впрочем, не скажу. Вы, может быть, знаете, кто писал?

– Откуда ж мне знать? Не представляю!

– Тем лучше.

Женя отлично знает, кто писал, но, во-первых, для него это неожиданное открытие, а, во-вторых, он не собирается выдавать товарищей. Поэтому он только пожимает плечами и произносит с холодком:

– Очевидно, писали люди, которым вы очень нравитесь. Но почему по шпаргалке?

– А откуда вы знаете, что по шпаргалке? – Зина заглядывает ему в лицо.

Женя отворачивается и закусывает губу. Кажется, проговорился.

– Просто предполагаю, раз письма одинаковые. А вот и ваш автобус! Побежали?

– А вы куда же?

– Проеду с вами две остановки. Разве нельзя?

В автобусе тесно. Их плотно прижимают друг к другу. У них сразу становятся строго официальные лица, и они начинают говорить о погоде:

– Чудесная погода сегодня!

Пассажиры смотрят на них и улыбаются. На улице серо, дождливо, холодно.

– Ну, я пошел. До свидания, Зина!

Женя выскакивает из автобуса и пускается с места в карьер. Зина смотрит ему вслед, прижавшись к старушке в шляпке с потрепанными петушиными перьями. Старушка встряхивает перьями и говорит ворчливо:

– Господи, как конь, не разбирая дороги, скачет по лужам! Нет, все-таки в наше время молодые люди так не бегали.

– Что верно, то верно, мамаша, – соглашается один из пассажиров. – В наше время русские молодые люди и мировых рекордов столько не ставили.

А Женя Суботеев бежит. Он засек время: до института нужно добежать в три минуты двадцать секунд. За это время он успевает мысленно продекламировать любимое стихотворение и даже несколько переделать – бессовестно по отношению к Пушкину, но зато соответственно своему восторженному настроению: