Владимир Пятницкий - Веселые ребята (с илл.)

Однажды у Достоевского засорилась ноздря. Стал продувать — лопнула перепонка в ухе. Заткнул пробкой — оказалась велика, череп треснул. Связал верёвочкой — смотрит, рот не открывается. Тут он проснулся в недоумении, царство ему небесное.

Лев Толстой очень любил детей и писал про них стихи. Стихи эти списывал в отдельную тетрадку. Однажды после чаю подаёт тетрадь жене: «Гляньте, Софи — правда, лучше Пушкина?» — а сам сзади костыль держит. Она прочитала и говорит: «Нет, Лёвушка — гораздо хуже. А чьё это?» Тут он её по башке — трах! С тех пор он во всём полагался на её литературный вкус.

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришёл в гости к Вяземскому. Выглянул случайно в окно и видит — Толстой Герцена костылём лупит, а кругом детишки стоят, смеются. Он пожалел Герцена и заплакал.

Тогда Вяземский понял, что перед ним не Пушкин.

Однажды Гоголь написал роман. Сатирический. Про одного хорошего человека, попавшего в лагерь на Колыму. Начальника лагеря зовут Николай Павлович (намёк на царя). И вот он с помощью уголовников травит этого хорошего человека и доводит его до смерти. Гоголь назвал роман «Герой нашего времени». Подписался: «Пушкин.» И отнёс Тургеневу, чтобы напечатать в журнале.

Тургенев был человек робкий. Он прочёл роман и покрылся холодным потом. Решил скорее всё отредактировать. И отредактировал.

Место действия он перенёc на Кавказ, Заключённого заменил офицером. Вместо уголовников у него стали красивые девушки, и не они обижают героя, а он их. Николая Павловича он переименовал в Максим Максимыча. Зачеркнул «Пушкин» и написал «Лермонтов». Поскорее отправил рукопись в редакцию, отёр холодный пот и лёг спать.

Вдруг посреди сладкого сна его пронзила кошмарная мысль. Название! Название-то он не изменил! Тут же, почти не одеваясь, он уехал в Баден-Баден.

Лермонтов любил собак. Ещё он любил Наталью Николаевну Пушкину. Только больше всего он любил самого Пушкина. Читал его стихи и всегда плакал. Поплачет, а потом вытащит саблю и давай рубить подушки! Тут и любимая собачка не попадайся под руку — штук сорок так-то зарубил.

А Пушкин ни от каких стихов не плакал. Ни за что.

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, сверху нацепил львиную шкуру и поехал в маскарад. Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, увидел его и кричит: «Спорим — это Лев Толстой! Спорим — это Лев Толстой!»

Гоголь только под конец жизни о душе задумался, а смолоду у него вовсе совести не было. Однажды невесту в карты проиграл. И не отдал.

Однажды Чернышевский видел из окна своей мансарды, как Лермонтов вскочил на коня и крикнул: — «В Пассаж!» — «Ну и что же, — подумал Чернышевский, — вот, Бог даст, революция будет, тогда и я так-то крикну!» — И стал репетировать перед зеркалом, повторяя на разные манеры: — «В ПАССАЖ! — В пассаж! — В пассАЖ!!! — в ПаССССажж..... в па..... ССаАаАа!!! Ж!!! --- ВВВввв-ввВ ПассажвпассажвпассажвпассажвпассажжЖ...!...»

Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришёл в гости к Державину, Гавриле Романычу. Старик, уверенный, что перед ним и впрямь Пушкин, сходя в гроб, благословил его.

Счастливо избежав однажды встречи со Львом Толстым, идёт Герцен по Тверскому бульвару и думает: — «Всё же жизнь иногда прекрасна.» Тут ему под ноги — огромный чёрный котище — и враз сбивает с ног! Только встал, отрясает с себя прах — налетает свора чёрных собак, бегущая за этим котом, и вновь повергает на землю. Вновь поднялся будущий издатель «Колокола» — и видит: навстречу на вороном коне гарцует сам владелец собак — поручик Лермонтов. «Конец», — мыслит автор «Былого и дум», — «сейчас они разбегутся, — и...» Ничуть не бывало. Сдержанный привычной рукой, конь строевым шагом проходит мимо и, только, почти уже по миновании Герцена, размахивается хвостом и — хрясть по морде! Очки, натурально, летят в кусты. «Ну, это ещё полбеды,» — думает бывший автор «Сороки-воровки», отыскивает очки, водружает себе на нос — и что же видит посреди куста? Ехидно улыбающееся лицо Льва Толстого! Но Толстой ведь не изверг был. «Проходи, — говорит, — проходи, бедолага,» — и погладил по головке.