Михаил Литов - Организация

- Зачем? - с деланным равнодушием отозвался Никита, сообразив, что Аня хочет увязаться за ним, и намереваясь сразу пресечь эту попытку.

- Смотри, чтоб без меня ни шагу, - предупредила Аня прежде чем повесить трубку.

Никита тут же помчался на вокзал, зная, что московский скоро прибудет. Ход был, наверное, не самый точный и выверенный, но его мучила совесть из-за бесполезно прожитого дня, и он хотел хотя бы гонкой за американцем восполнить пробелы в своей работе.

Отличить иностранца в привычной вокзальной толпе соотечественников было делом нехитрым, другой вопрос, как его вывести на чистую воду и обезвредить. Дениса поразил величественный вид Томаса Вулфа, врага. Неся на себе мышечную гору, он солидно творил поступь на посыпанном опилками полу вокзала и любезно раскланивался с путавшимися у него под ногами мешочниками, - так он выступал своим среди чужих, чужим среди своих. Никита не понимал этой роли, ее задач и конечной цели. Улыбка не сходила с пухлых губ загадочного иноземца, блуждала по его широкому и плоскому лицу, изгибая в бесхитростные пасторали то мохнатенькую линию бровей, то растрепанной тряпочкой провисшие ресницы, то распластанные, как на лишенной перспективы картине, крылья носа. Весь он гляделся взятым из непонятного действа, из немого, но бурного, переменчивого, улыбчивого спектакля. Внезапно хмурился он, затем всего лишь жмурился, как если бы от ударившего в глаза солнечного луча; бежала по лицу тень и хоронила улыбку, валяя ее перед собой комком грязи, из-за усмешливых основ проступала вопросительная пронзительность, и с грандиозным пафосом изумления смотрел Томас Вулф на суетящий вокруг него русский мир. Жмурился потом, как котенок, сладко потягивался, опрокидывая стеснившийся к нему воздух недоумения и неразрешимых сомнений, и шел дальше, благостный, безмятежно-невопросительный, приемлющий славу чудака, овевавшую его уже в стенах вокзала. Буфетчицы, провожая его восхищенным и жалостливым взглядом, жалея его за непонятное, хотя и величавое юродство скитальческой жизни, вскрикивали вдогонку: выпей чаю за счет заведения, Америка. Карашо, отвечал Томас Вулф с неизменно доброжелательной улыбкой и шел дальше, не задерживаясь. И выходил он на перрон, облаченный в смокинг. Торговка, бегавшая по вокзалу с дешевыми пирожками в корзинке, предлагала ему обмен: смокинг на великолепные трусы местного пошива, добротные, как сама земля, как планета, всем служащая общим домом, как мир, где нет ни эллина, ни иудея, а одна лишь идея всепоглощающего человеколюбия. По рукам! Оставшись после сделки в собственных трусах, Томас Вулф шествовал дальше. Появлялся он в урочный час и в шортах, громоздя толстые волосатые ноги, и в помятом костюме с неизвестного хрупкого плеча. Он стоял на перроне и смотрел в даль, откуда вот-вот возникнет чарующий его передок поезда.

Что делать ему на этом представлении, Никита не знал. Американец, закончив выступление, скорее всего сядет в такси и поедет в гостиницу. Преследовать, ехать за ним? Какой же в этом смысл? Заговорить с ним, прямо спросить, что привело его к Чудакову? Едва ли он затруднит себя ответом.

И все же сыщик не уходил. Поезд прибыл. Томас Вулф поднял руку, приветствуя его, обменялся с машинистом улыбками, а когда помощник машиниста свистнул, заложив два пальца в рот, свистнул и Томас Вулф, пальцев не закладывая, ограничившись силой губ. Свободной рукой он как будто колдовал, ощупывал ею громаду тягача, благополучно доставившего в Нижний череду исполосованных ветром странствий вагонов, вкладывал пальцы в некие интимные места железного зверя и, наукообразно нахмурившись, размышлял. Выскакивали из вагонов и ошалело бежали по асфальту прибывшие, сшибая неуместного в этой горячке наблюдателя, и он развернулся и побежал вместе с ними, как баран.

Чего рукой махал? Кому сигналы подавал? Зачем трогал железный передок? С углублением в суть дела, заварившегося в Нижнем, подозревал Никита американца и вписывал в свои растяжимые версии. Уже стемнело, и в разных сторонах зажглись огни. Американец с негромким испуганным блеянием убегал по привокзальной площади от наступавшей ему на пятки толпы; когда отстали люди, рассосавшись по трамваям и автобусам, он с бесприкословно вернувшейся невозмутимостью зашагал по едва освещенным улицам в сторону центра. Предстояло ему прошагать мимо ярмарки, по мосту, вступить в древние стены кремля, и, взяв круто вверх, другими воротами выйти к своей гостинице.