Андрей Щербаков: Уральский вариант

-- А почему именно его, Владимир Ильич? Есть же много других и талантливых и из рабочих...

-- А, не знаю... Чутье, батенька. Ну, что вы уставились, завет есть завет... Ленин я или не Ленин?

-- Хоть Олин, - произнес Дзержинский вполголоса раздраженно.

Владимир Ильич сделал вид, что не расслышал.

-- Ну, вы поняли меня... Я пгослежу! Чтобы через неделю, максимум две он уже учился в Гагвагде!

-- Будет исполнено, Владимир Ильич...

-- И еще, товагищ Дзегжинский, это вы, я думаю, бгосаете окугки в унитаз?

-- Гм... Виноват, Владимир Ильич, я... Выговор себе объявить?

-- Да нет, не стоит... Батенька, вы бы бгосали их хоть гядом - это же чегт знает что, как тгудно высушивать, а потом еще гаскугивать...

. . .

Прошло пятнадцать лет.

В кресле под портретом самого себя на том самом месте, где проходила описанная несколько выше беседа Владимира Ильича с Дзержинским, сидел товарищ Берия и с интересом вчитывался в личное дело товарища Петра Иваныча Исаева.

Сам товарищ Исаев сидел напротив в кресле пониже и чистил ногти расческой.

-- Как вам Оксфорд, товарищ Петька?

-- Недурно, - сказал Петька. - Бабы классные. Милордихи называются. И графихи.

Председатель НКВД опустил дело и посмотрел на Петьку с интересом поверх очков.

-- Бабы? Вах-вах-вах... А тут - работы!..

И он продожил чтение.

-- Когда же предполагаете заброску в Германию? - спросил Берия, дочитав дело.

-- Хоть завтра, - сказал Исаев, кладя расческу во внутренний карман. Тут у вас скучища страшная...

-- Вах-вах-вах, как нехорошо говорите, товарищ Исаев! Родина, все-таки... Если бы вы не были так нужны Родине, между нами говоря, я бы вас давно репрессировал, но раз так... Ну хорошо, пусть это будет следующее воскресенье. Да?

-- Пусть будет.

-- Ну, вот и договорились... Марок вам нарисуют, парашют сошьют... Сколько вы сделали прыжков с парашютом?

-- Один.

-- Ва-ах! Что же так?

-- Да по пьянке... Одна милордиха спросила: А что, Петька, сиганешь с башни? А я - ща, скатерть тока возьму, и сигану!

-- И да вот что, товарищ Петька, негоже нам как-то отправлять вас в самую Германию с таким-то именем...

-- А че ты привязываисся?

-- Э, нэ-э-э, товарищ Петька, зовут вас там ихнее Германское пиво пить, и говорят... Герр Петька, идите пиво пить!

-- Издевательство какое...

-- Вот-вот... Плохо ведь?

-- Да уж... Погано...

-- Ну и как же прикажете вас теперь называть?

-- Как?.. Ну, пусть Максим Максимыч.

-- Вах! В честь кого же это?

-- Не кого, а чего...

-- Ну и?

-- Пулемет был у нас такой в дивизии...

-- А! Ну пускай... Остается только фамилию выбрать... Я предлагаю простую немецкую фамилию - Штирлиц.

-- Эт-то еще почему?

-- Ну, во-первых, звучит... А во-вторых, мне еще приходят в голову Карл Маркс, Фридрих Энгельс - ну, это не пойдет... А Геббельс, Гимлер, - это пошло.

-- Да уж, пошло, - согласился переименованный Петька, теперь уже Штирлиц. - И что же, Максим Максимыч Штирлиц? Заучивать или передумаем?

-- Нэ-э-э, не пойдет...

-- Почему ж не пойдет?

-- Ну а представьте, зовут вас обедать... И говорят, герр Макси... Тьфу! Вот что, пусть будет Макс.

-- Макс Максович?

-- Нэ-э-э... Тоже пошло... Штирлиц...

-- Пусть Фон Штирлиц, - поправил Петька. - Больно уж красиво...

-- Ну ладно, графство мы вам достанем... Ну, пусть будет... Пусть будет...

-- Фон Штирлиц Макс... Макс...

-- Отто! - предложила стенографирующая секретарша.

-- Почему?!

-- Был у моей подруги немецкий кобель по кличке Отто...

-- Я тебе дам кобель!.. Ш-шалава...

-- Ой, Лаврентий Палыч, он дерется! Я говорю, собачка у нее такая была - Отто... Очень, извините конечно, товарищ Исаев, на вас похожая...

-- Ну ладно, устами дуры глаголит истина, - сказал Лаврентий Палыч. Пусть будет Фон Штирлиц Макс Отто...

-- Заучивать? - спросил Петька.

-- Заучивайте, - разрешил Берия. - В субботу ночью - самолет... Так что вах. Цель твоей миссии вам потом расска... Ну, в смысле, придумают. А пока - отдыхайте! Не хотите ли по моим девочкам прогуляться?

-- Нет, спасибо, только трипака мне не хватало...

-- Ва-ах, зачем так обижайшь!

. . .

Под мерный гул моторов самолета, летящего на высоте три тысячи метров над уровнем моря Петька Исаев, он же Максим Максымыч Исаев, он же Макс Отто фон Штирлиц, вспоминал все эпизоды своей прошедшей на данный момент жизни родное село в Рязанской губернии, голых баб в заплесневевшем пруду, Василия Иваныча, Анку (вспомнив Анку, Штирлиц вздохнул и, бросив недокуренный бычок на пол, растоптал его и закурил новую "Беломорину").

"Как там они теперь без меня?" - подумал Штирлиц. - "Ну, может когда-нить свидимся".