Алексей Шубин - Жили по соседству

"Мне, - говорит, - не впору, а тебе как раз". А какое "не впору", если у обеих фигуры одинаковые? Ужас, ужас! Буквально все диаметрально! Мне показалось, что земля в другую сторону завертелась: я чуть-чуть не поседела!

Справедливость требует сказать, что здесь уважаемая Доротея Георгиевна согрешила преувеличением как никогда: поседеть она не могла, ибо давно была седа и красила волосы.

- Но все это ничего! - воскликнула Доротея Георгиевна. - А вот вчера... вчера она едва не довела меня до формального шока!

Но о поступке Лилиан, едва не доведшем Доротею Георгиевну до шока, автор хочет рассказать сам.

Накануне был день, когда за городом собирался небольшой толкучий рынок. Туда-то и отправилась Лилиан. Некоторое время она ходила, стыдясь развернуть привезенный сверток, но потом, произнеся про себя магическое "все равно!", развернула.

Небывалую красавицу-торговку сейчас же окружило полдюжины торговок настоящих: крикливых, наглых и жадных. Разглядывая расшитые гладью дорожки, они вырывали их друг у друга, ругались между собой, что, впрочем, не мешало им сбивать и без того низкую цену, назначенную Лилиан. Кончилось тем, что она продала дорожки по цене, которая (будь у Лилиан дорожек побольше) заставила бы дрогнуть цены на художественные вышивки во всем мире.

Лилиан успела вовремя спрятать под лайковую перчатку полученные кредитки: к группе торговок подходила профессорша, та самая, с которой Лилиан поссорилась в ателье мод несколько месяцев назад.

- Какая прекрасная работа! - воскликнула профессорша, обращаясь к семенившему за ней старичку. - Я говорила тебе, Виталий, у меня было предчувствие, что мы найдем здесь что-нибудь интересное... Разумеется, это не русская работа!

Профессорша держала в руках дорожки, за которые торговка запросила в три раза дороже, чем заплатила сама. Торговка торговалась, как торговка, профессорша - тоже: по всем правилам старинного обычая. После нескольких демонстративных "уходов" покупательницы сделка состоялась, и дорожки оказались в ее сумке. В поисках других диковин профессорша оглянулась и увидела Лилиан.

- Это вы! - воскликнула она. - Помните, однажды мы встретились в ателье, и вы, кажется, на меня обиделись?.. Честное слово, я не хотела вас обидеть!.. И теперь сразу вас узнала... Посмотри, Виталий, это та самая девушка, о которой я тебе говорила. Уверяю тебя, что это самая красивая девушка в Таврове!

Старичок профессор (до ухода на пенсию он преподавал одну из гуманитарных наук) сказал нечто такое витиеватое, что могло в равной мере относиться и к Лилиан, и к Венере Милосской, и к Сикстинской мадонне.

- Больше здесь ничего интересного нет, - решила профессорша. - Едем, Виталий, домой... И вы с нами... Если желаете, мы довезем вас до дома... У нас машина, ею правит мой муж, но, по правде говоря, я не очень ему доверяю и настояла, чтобы был поставлен ограничитель... Мы ездим только с ограничителем!

- Спасибо, - ответила Лилиан. - Я на автобусе...

- Боже мой, переносить эту толкучку!.. Так и пришлось Лилиан в первый раз испытать езду с ограничителем. Впрочем, она сумела избавиться от нее (а заодно и от болтливой профессорши) около одной трамвайной остановки.

Последующее мы можем поручить рассказать Доротее Георгиевне.

- Прихожу я домой, - повествовала она. - И, представьте, какой кошмар! На столе лежат деньги. Какие деньги, зачем деньги и откуда деньги? Лилиан отвечает:

"Я продала дорожки, которые вышивала, и принесла деньги для хозяйства. Вы, тетя, не обязаны меня содержать". Понимаете? Я очень твердо запретила ей делать впредь что-либо подобное, я сказала: "Между нами не должно быть никаких финансов!" И она согласилась. Она сказала так: "Хорошо, тетя, но я обязательно буду работать. Я возьмусь за любую работу".

- Так и сказала? - спросил из соседней комнаты лежавший на диване Федор Иванович.

- В точности. И я сразу поняла, что ей скучно, и обещала найти для нее работу. Ей нужна работа красивая и легкая. Я ее устрою маникюршей, на первое время, конечно, ученицей... И окончательно успокоила ее, сказав, что, когда она будет выходить замуж, я устрою ей роскошную свадьбу.

Тяжело скрипнув пружинами дивана, Федор Иванович поднялся, надел пальто и вышел на улицу.

- Черт знает что такое! - сказал он насупившемуся осеннему небу.

Из этой его реплики читатель вправе сделать вывод, что он был расстроен и рассержен. Это, однако, не помешало ему побывать по какому-то срочному делу у секретаря парткома. Побеседовав с ним часа полтора, он завернул на огонек к доброму приятелю Николаю Петровичу Синельникову. С ним разговор шел вполне дружеский. Заведующий отделом кадров, старый большевик, Николай Петрович в свое время служил механиком в Балтийском флоте и доводился, таким образам, Федору Ивановичу земляком.