Александр Кондратьев - Острова блаженных

Ничего примечательного на жилой стороне Путевого не было – только школа, спрятанная во дворах, да несколько магазинчиков.

Может показаться, что на Путевом должно быть шумно – рядом железная дорога, станция, грохочут грузовики, вокруг школы роятся дети. Однако Путевой был тих, как покойник. Редкие прохожие бродили по нему, как сомнамбулы. Небольшое оживление замечалось во время выборов, когда старушки шли голосовать за привычного кандидата во второй, в третий, в четвертый раз.

Здесь ничего не менялось десятки лет, с самого пришествия сюда его величества Бетона. Когда-то тут располагалась маленькая деревушка в десяток домов, люди жили тут вяло и сонно. Проживали жизнь, как это принято в деревнях, а не искрились ею.

В конце 60-х началась массовая застройка – рядом заворчала металлобаза, ниже по Алтуфьевскому шоссе возникла база плодоовощная, распространившая вокруг себя ароматы сырости и старой картошки. Люди приехали сюда, потому что здесь была работа, здесь за эту работу давали квартиры, – приехали из деревень, забрав с собой своих стариков, – и, по сути, Путевой так и остался деревней, несмотря на железную дорогу и бетонные коробки. Он был сердцем старости и нищеты, сердцем апатии и лени, серой бетонной стеной, о которую разбиваются мечты.

Есть особые места, у которых, кажется, имеется собственная воля. И Путевой, наверное, был одним из таких мест. Это было временное болото, где ничего не меняется. Стоит только развести кипучую деятельность, как она начинает медленно гаснуть. Металлобаза затихла. Маленькие магазинчики открывались и закрывались с такой частотой, что это стало чем-то постоянным. Только Стекляшка, старый магазин с прилавком, стоял там же, где его давным-давно открыли. Уже мало кто помнил, что магазин так назвали из-за большой стеклянной витрины. Витрину давно разбили, на ее месте прозаично стояла стена, но, как говорится, в начале было слово. Имя – тоже слово, и, как слово, имя переживает то, что обозначает. Здесь, в Стекляшке, усталые женщины в синих передниках вели ветхую потертую тетрадь, вписывали туда должников – немыслимое дело в век рыночной экономики!

Чудилось, что это место погружено в вязкий сон на грани реальности и инобытия. Легко можно представить, как динозавры забредали сюда миллионы лет назад, да так и оставались здесь навсегда, вяло недоумевая, как это они забрели так далеко. Надо бы отсюда выбираться, но…

Путевой имел все атрибуты деревни – тут обитали соответствующие персонажи. Со своей матерью на Путевом жила юродивая, сумасшедшая, про которую всем жителям было известно, что ей три раза делали аборт, а потом стерилизовали. Она рисовала на асфальте мелом звезды, дождь и снежинки – так она старалась влиять на окружающую действительность. В двери проезжающих мимо остановки «Путевой проезд, дом 28» автобусов и маршруток она кричала: «Курение убивает! Курение убивает здоровье твое!» Никто не помнил, сколько она живет здесь, никто не знал, сколько ей лет.

Бродил по Путевому и однорукий мужик, угрожая всем дать правой, отсутствующей рукой.

Два древних старика, муж и жена, прожили здесь всю свою жизнь и даже забыли день, когда встретились. Местные называли их Иван-да-Марья. Смерть, будто бы умилившись их долгой привязанности, обходила их стороной. В последнее время, правда, их не видно…

Одна старушка все время подкапывала дом, в котором жила, – она считала, что дом должен стоять на земле, а не на асфальте.

А так, понемногу, здесь жили все: молодые люди, как Вячеслав, унаследовавшие здесь квартиры; алкаши, делящие со своими старыми матерями их пенсию; негры и индусы, привлеченные дешевизной съемных комнат; прочие несчастные души, которых занесло на Путевой из-за злой усмешки судьбы.

Странно представить, что в Москве, в этом яростном сияющем городе с его холодным стеклянным сердцем было такое сонное и вялое место, как Путевой. Эта проплешина на севере столицы служила напоминанием о провинции в самом дряхлом и застойном ее проявлении.

Время от времени здесь, как в любой деревне, вспыхивали страсти: то подожгут магазинчик; то мужик, слышать не слышавший о Достоевском, зарубит двух старух из-за того, что те не дали ему в долг; то алкоголик, напившийся до потери сознания, упадет в туалете и разобьет себе голову об унитаз. Вести об этих событиях разносились по роевой старушичьей общине в мгновение ока и перемалывались еще не одну неделю. Это единственные потрясения этого городка в городе, а крупные беды обходят его стороной.