Лариса Довгая - Непознанный Новороссийск

А Виктора Покровского Рада произвела в полковники, город приветствовал своего защитника.

Настораживает в воспоминаниях употребление слов «белогвардеец», «красноармеец». На дворе январь 1918 года. Белое движение еще только зарождается, да и то на Дону. Сын казака-землепашца Лавр Георгиевич Корнилов с солдатским вещмешком за плечами выступит в Ледовый поход только 9 февраля. Рядом с ним сын рядового солдата, взятого из крепостных, Михаил Васильевич Алексеев и сын крепостного рекрута Антон Иванович Деникин. Вся численность добровольцев – две с половиной тысячи человек. Так что сшиблись под Энемом не белогвардейцы с красногвардейцами, а советы с Радой. Вряд ли у Покровского в отряде были и регулярная пехота, и конница, и артиллерия, которая могла вести уничтожающий огонь… Да и, как помним, «днем рождения» Красной армии считается 23 февраля 1918 года.

В могильной надписи фамилия Серадзе написана через «е», в документах – Сирадзе. Как правильно? Кто знает… Впрочем, на памятке, размещенной у могилы же для тех, кто не в курсе, он и вовсе назван Иваном… Литые дощечки с именами погребенных и текстами, приведенными выше, ныне замазаны черной краской, но я в свое время списала их буква в букву. Проверить можно только прощупывая пальцами, все же литье…

Грузинский крестьянин Алексей Константинович Сирадзе прибыл в Новороссийск в 1900 году, в те годы среди рабочих выделялась большая прослойка грузин, впоследствии принимавших участие во всех революционных событиях. Правда, что считать событиями революционными… Знакомо. Родился Илья Алексеевич в 1895 году, а в 1909 уже выслан из Новороссийска. Но во время Первой мировой войны был призван в армию, закончил офицерскую школу прапорщиком. Вернулся в Новороссийск в феврале 1917 года, т.е. не дожидаясь даже Февральской революции покинул место службы.

Что есть прапорщик конца Первой мировой? Обратимся к сведущему человеку. Петр Николаевич Краснов в своем романе «От двуглавого орла к красному знамени» (ч. 5, гл. ХХХ) пишет: «…были те прапорщики, которые пошли в военные училища и на курсы только для того, чтобы в офицерском звании подвергаться меньшей опасности, нежели солдатом, а в солдаты их непременно взяли бы. При окопной войне они этого достигли. У них были прочные блиндажи и они могли, пользуясь трудностью наблюдения за ними отсиживаться в них, но полевая война требовала их перед взводы и перед роты, в прорыве им пришлось бы первыми кинуться на проволоку. Это их не устраивало и они тихо, осторожно, но вели разлагающую пропаганду среди солдат. Они не говорили против наступления, но говорили о невозможности наступления, они говорили о бесцельности войны и о том, что ее действительно можно окончить так. Войну хотел вести Государь, потому что она давала ему славу, и генералы, потому что они получали за нее большие деньги, ордена и отличия, и она им была выгодна. Выходило незаметно так, что если бы Государя и генералов не стало, то и войны не было бы. Часто среди солдат они проводили такую мысль: – простому народу, крестьянам и рабочим война не нужна… Эта проповедь была ужасна». Это уже был прообраз последующих политруков. Это были те, кто уже предал и веру, и царя, и Отечество.

После того, как Яковлев и матросы «Керчи» установили власть советов, левый эсер Сирадзе стал военным и морским комиссаром Черноморской губернии. Оружие в руках решало вопросы. «Винтовка рождает власть», – повторил за большевиками Мао Цзэдун.

После того, как в Новороссийске было получено известие о гибели Яковлева и Перова, пришлось и военному комиссару выехать к отряду, отступившему на Афипскую. 22 января Сирадзе был ранен, пленен и доставлен в госпиталь Екатеринодара, где и скончался.

«Чудеса» продолжаются. Старший Сирадзе – уже продкомиссар – возвращается из Ростова, куда откомандирован Черноморским губпродкомиссариатом, проезжает «белый» Екатеринодар и узнает о смерти сына. Тело Ильи Алексеевича без особых препятствий через «линию фронта» было доставлено в советский Новороссийск. Гроб с телом для прощания был выставлен в особняке Юкелиса, где разместился ревком, а сам военный комиссар оплакан родственниками и товарищами по оружию. На каком из городских кладбищ было погребено тело сразу – неизвестно, но возможно, что и на центральной аллее кладбища Соборной площади.

Следующий «герой» Гражданской войны родился в бедной семье, рано потерял мать и чем занимался до 24 лет не установлено. Но в 1905 году подручный котельщика железнодорожных мастерских Иван Карпович Фисанов с оружием в руках (откуда?) выходит на «защиту рабочих от власти». Благо, у новороссийских градоначальников хватило благоразумия не применять оружие в мятежном декабре, не устраивать стрельбу среди города, а впоследствии и двух сотен екатеринодарских казаков оказалось достаточно, чтобы зачинщики «Новороссийской республики» разбежались кто куда. Отсидел Иван Карпович три месяца в тюрьме и вновь занялся печатанием прокламаций – подметных писем, дестабилизирующих порядок. Едва к власти пришел совет – он вновь с оружием в боевой дружине, которая поддерживает власть в городе. Но вот – август 1918 года, к городу подходят белые части. Можно было уйти с «железным потоком», однако, кто знает, что ждет впереди? Тех, у кого руки в крови, белые не жаловали, контрразведка работала, потому легче было уйти в горы, назвавшись красно-зелеными партизанами. На Украине такие отряды называли по именам «батек», а у нас – «Гром и молния».