А как помочь девушке, не знают – знамо дело, начальство. Хотел дед Матвей к барину идти да в ноги ему поклониться да всю правду-то и рассказать, все оно как есть-то. А барин-то и не принимает никого, свое горе-то – сын единственный, что из английских земель вернулся, загрустил. Говорят, зазноба его там осталась. Все забыть никак не может, горемычный. Не ест, не пьет, все только на портрет ихний смотрит да вздыхает тяжко так. Извелись все. Все, что не делают, все не так да не эдак. А какой парень видный был, чубастый. Глаза огнем горят, веселый да гордый. Ну, совсем не боярский сын. Это потому что нянькой у него наша уездная слободская была, вот и нянчила его да байки ему всякие рассказывала. Вот и вышел парень видный, да добрый. Ну а то, что с молоком матери в тебя вошло, ни огнем не выжечь, ни топором не вырубить, знамо дело-то. Во. Перепугалась барыня, дитя единственное чахнет прямо не по дням, а по часам.
– Ой, что делать будем, Поликарп? – так, значит, барина звали. – Помирает сын-то. Не ест, не пьет, все на портрет смотрит, исхудал-то весь. Еще, чего доброго, заговариваться станет.
Ну а что делать-то, не знают. Думали-думали, гадали. Ну и решили его женить. Да как женить-то, коль он из дому не выходит, ни на кого не смотрит. Все зазнобу-то свою забыть не может. Тут уж и барин не на шутке встревожился и говорит:
– Кто сможет сына моего единственного из ентого дурмана вывести да радость вернуть, как прежде, значит, дом построю. Да еще с мешком золота вручу.
Тут суматоха-то и началась. Стали к барину девок разных приводить. Вначале все слободские хороводы вокруг дома водили, потом городские стали приезжать. То ему на фортепианных играют, глазками хлопают, по-англицски лопочут. Чудно так говорят все, да все равно без толку. Он сидит на портрет все смотрит и молчит, как пень. И никакого интересу не проявляет. А одна, из ихней Америки, так вообще полуголой залезла на стол, последнюю одежонку с себя сдернула и давай себя плетью бить-то. Это, наверное, чтоб не стыдно на столе без одежды стоять было. А то иначе зачем же себя да еще плетью-то бить?
Терпел молодой барин до последнего, да уж не выдержал, родителям и говорит:
– Больше эту срамоту смотреть и слышать не могу. Делайте что хотите, но чтобы духу здесь больше никого не было. А то уеду от вас обратно в англицкую землю.
Взял ружье, портрет и вышел в лес, вроде на охоту-то.
***
Ну а Степаниду в старую штольню-то отправили. Сколько времени прошло, о том не ведомо. Уж и весна пришла, а о ней словно никто и не вспоминает. У людей-то память короткая. Поехали, поехали, да и позабыли обо всем. Решили, что померла девка-то.
А дед Матвей потихоньку приходил к Степаниде в старую штольню. Еду ей приносил. Тулуп старый, чтоб не замерзла. Да развлекал помаленьку…
Посмотрел, подождал – о девочке никто и не вспоминает более. Никому дела-то нет. Взял он свой инструмент и пошел в штольню – Степаниду выручать да поселить ее в лесу у своего друга Демьяна, что в избушке живет среди леса. Пробирается по заброшенной штольне и думает, как же это девчонку успокоить, что сказать-то. И вдруг слышит – словно кто смеется. Подходит он и глазам своим не верит. Сидит Степанида на камешке, а перед ней две ящерки прыгают, камешки друг в друга кидают. Ну ни дать ни взять – словно дети малые хулиганят-то.
– Ой, дидо! Смотри! – крикнула Степанида – Ты только посмотри, какие они шустрые да красивые!
А ящерки как увидали деда, так юрк в норку, словно их там и не было.
– Надо же, – почесал старик бороду. – Это же с тобой сама Хозяйка Медной горы играла. Видать, понравилась ты ей чем-то. Ну и нечего здесь сидеть. Только дома тебе нельзя, мачеха изведет совсем.
– А что же мне делать?
– Не робей. Вот тебя и Хозяйка нашей горы поддержала. Знамо дело, все будет хорошо. Мы с тобой пока в лесу поживем, в избушке моего приятеля. Он вроде в город уехал, а дом оставил на меня. Присматривай, говорит, пока меня нет. Ну вот мы у него и поживём пока.
Только дед взмахнул топориком, а цепь возьми сама и развались на мелкие части. Вдруг из глубины свет струится, озаряет все вокруг. Идет из глубины пещеры женщина красоты неописуемой.
– За то, что делилась, не обижала моих ящерок, играла с ними и помогала в беде да за нрав твой добрый и веселый, за сердце верное – возьми на память эти камешки, авось на что и сгодятся-то.
Собрала Степанида камешки в платок, встала, поклонилась в пояс и говорит:
Конец ознакомительного фрагмента.
Читать дальше