Оксана Демченко - Карты четырех царств. Серия «Срединное царство». Книга вторая

Удар! Камни под пальцами мнутся и трещат. Удар – песок сыплется. Удар – лава течёт и сжигает кожу, лёд остро царапает щеку… И можно рычать в голос, наконец-то не пряча себя настоящего – хищника, который жаждет боя превыше сил, потому что слабые враги недостойны его внимания.

Судорожное сопротивление горгла длилось и длилось – а затем сломалось резко, мгновенно. Настала неподвижность. Вервр всё так же давил каменное тело к стене, но противник внутренне исчерпал надежду если не победить, то ускользнуть, испариться…

– Нельзя давать ему сбежать, – посоветовал вервр. – Фиксируй голыми руками, клинок тут не в пользу, клинок для горгла не враг, ему лишь живое непосильно… Кстати, худший враг горгла – бессмерть второго царства, ведь первое жертвует ему, становясь почвой для травы и питьём для плодов. Мы, вервры, вынуждены быть крайне жёсткими и бесконечно быстрыми в бою с горглами. Наша сила – натиск. Наше оружие – умение ценить жизнь и быть победителем. Издали горглы сложные противники, вблизи они не годны для боя! Этот секрет знают немногие. Горглы на поверку вроде песчаных куличиков, какие лепят дети. По виду прочны, а прихлопни – песок-песком. Хотя есть среди них те, кто умеет вести бой… есть или были? Не помню в точности.

Вервр на миг отстранился, и тело врага потекло, меняясь, чтобы восстановиться с пугающей быстротой. Но вервр взревел, полосуя добычу крест-накрест, обеими лапами ладоней. Он отсек едва отросшие каменные руки от плеч и подрубил ноги горгла выше коленей…

– Если ты быстр и силен, всё возможно в ближнем бою с горглом. Но, – назидательно продолжил Ан, игнорируя оханье Дорна и его саблю, нацеленную в спину, довольно близко. – Но бессмерть, даже став песком, не сдохнет.

Вервр отступил на шаг, почти упираясь спиной в острие сабли. Выждал, пока тело Кукольника стечёт на мостовую, скопится в тестопободную массу и снова восстанет – человеком, более рослым и крепким, чем прежде.

– Он в шоке, – промурлыкал вервр. – Иначе восстал бы в наилучшем для боя теле. Тигром, драконом, змеем… Лавой огня или ледяным ежом. Он тем опаснее, чем ближе к смерти. Тем опаснее, чем опытнее. Кукольник способен прикончить целый мир, как ты – комара… Но я-то не комар. Этот мир я назвал своим. Он знал, но посмел забыть.

– Пощади, – прохрипел Кукольник и рухнул на колени.

– Ты видел мои метки? – зарычал вервр. —Ты на моей территории, сколько раз было сказано, на моей! Всюду и всегда, и это – неизменно…

– Пощади, – всхлипнул Кукольник и стал осыпаться песком, как древняя обветренная скала. Скоро от прежней мощи уцелел лишь тощий, дряхлый старикашка…

– Торгуется, – снова разрушая тело врага, скривился вервр. – Всегда так, у горглов холодная голова, они умеют выгадывать время, ещё умеют играть на слабостях.

Дорн отодвинулся и опустил оружие, признавая своё место в схватке – зрителя и даже, кажется, ученика.

– Но… победить можно? – понадеялся он, сделав ещё шаг назад.

– Не оружием. Мы, вервры, уничтожаем врага, как единственные хозяева своей территории. Мы впадаем в ярость, ослепительную по своей яркости. Бессмертие наших врагов плавится, создавая проплешины в бытии, они не имеют силы осознать, как можно ценить и любить жизнь в её полноте… И это омертвляет их. Мы выдавливаем из них кровь жизни, до капли. Так мы создаём печати боя, они же – надгробия наших врагов.

Вервр закинул голову и излил в ночь голос – в полную силу, со всей накопленной за год яростью ослепшего, с обретённым за тот же год восторгом свободного… Тело горгла трепетало и плавилось, обжигая руку. Лапа ладони врез а лась всё глубже в плоть, пока не нащупала камень сердца – чтобы выдрать его и сплющить в пальцах, раскрошить в стеклянное, звонкое ничто осыпающихся осколков…

Эхо рычания угасло, тишина залепила уши восковой пробкой.

Вервр стоял на горячей, сплавленной в стекло, площадке у пролома в ограде парка. Ан знал, что стекло уже твердеет, и застыв, навсегда сохранит контур старческого тела – плоским узором… Ан улыбался. Сейчас, когда Кукольник мёртв, вервр мог признать: пока он оставался Рэкстом, он сомневался в своей способности одолеть такого опытного врага. Тварь на поводке лишена яростного стремления к победе. Хищник на поводке жаждет иного: отгрызть себе лапу, даже умереть, чтобы хоть так – освободиться.

За спиной шевельнулся Дорн, в длинном выдохе стравил напряжение от созерцания чужого боя.

– Это ведь… вы? – голос не предал Дорна. – Но я чую вас иначе. Я шёл сюда и ещё тогда, возле конюшен, учуял вас, но не поверил. Почему вы учите меня? И… спасаете?