Алексей Тенчой - Вечное золото. Фантастическая повесть

– Не длинным золотом, а вечным, – смеясь над ошибкой, поправил его друг.

Так обсуждая материал урока, они, незаметно для себя прошуршав проулок, преодолели большую часть своего пути, когда к ним подбежали беспризорные дети и начали просить милостыню:

– Подайте на хлеб! Подайте, дяденька!

Одна из девочек схватила Иосифа за подрясник.

– А ну, немедленно отпусти! – вырывая из ее ручонок полу своей одежды, строго сказал Иосиф, но девочка не отпускала его. Тогда он, грубо разжав ее пальцы, сам вырвал подол из ее рук.

Девочка начала в голос плакать. Григорий остановился. Присев на корточки подле нее, он дал девочке четверть копейки, вложив их в ее ладонь, и сам зажал в кулачек ее пальчики. Потом, подняв с дороги несколько листьев, сложил их в букет и также протянул ей.

– Не реви, – успокаивал он ее, – на, держи золотой лист.

Девочка, размазав слезы по лицу рукавом замызганной кофты, перестала плакать и сквозь уже приглушенные всхлипывания, прежде чем уйти, тихонечко, почти шепотом, поблагодарила его:

– Спасибо, дядя.

Иосиф, наблюдавший эту картину, поинтересовался у друга:

– На что ты теперь будешь жить? До стипендии еще четыре дня!

Григорий встал и, с умилением глядя вслед удаляющимся детям, ответил ему:

– Она мне сестренку Луизу напомнила…

– Которая умерла этой осенью? – уточнил Иосиф.

– Да, – Григорий кивнул головой, а затем, как-то странно задумавшись, произнес: – Голос очень на нее похож. И плачет точно так же… – и после паузы добавил: – Ненавижу голод! Все бы отдал, чтобы этого зла не было на земле!

– У меня тоже тетка от голода померла, что теперь поделаешь… – посочувствовал другу Иосиф.

– Слушай, а что если нам самим достать этот язык? – вдруг резко произнес Жгенти.

– Какой?

– Бесконечный! Про который сегодня на лекции рассказывали. Мы тогда с тобой всех голодных накормили бы, и сами, будь здоров, зажили бы в достатке!

– Ты хочешь лечь в гроб к покойнику? – не веря своим ушам, переспросил Джугашвили.

– Почему нет? – очень серьезно посмотрел в лицо друга Григорий.

Иосиф ничего не ответил ему, но, озадаченный, лишь молча и понуро шел рядом с Григорием… Они договорились встретиться ночью на кладбище, ведь сегодня как раз было полнолуние.

Я, в ужасе от их слов, свернул на свою улицу, понимая, что семинаристы замышляют что-то очень опасное и плохое.

Весь вечер я не мог успокоиться, ночью не смог уснуть, в моем воображении оба моих знакомых – то один, то другой – ложились к покойнику в могилу. Примерно в полночь я тихонечко выскользнул из дома и побежал на городское кладбище, благо оно было совсем не далеко.

В свете луны я быстро обнаружил на пустынном кладбище две фигуры. Они разрывали свежую могилу.

Оба мускулистые парни, они быстро откидывали землю в насыпь, углубляясь в яму. Вот уже и лопаты их стали стучать о деревянную крышку гроба.

Я подобрался ближе. Двое безумцев были так увлечены, что мне удалось подойти близко и спрятаться за большим надгробием. Я видел, как Григорий сунул острие лопаты между крышкой и дном деревянного ящика и с силой надавил на черенок. Доски неприятно скрипнули, высвобождая длинные гвозди, крышка приподнялась.

И вот вдвоем они раскрыли гроб.

Неприятный запах ударил в нос, и холодок от вида словно бы спящего покойника прошел по их телам. Мужчина, довольно крупный, вздувшийся всем своим пузом, выглядел как пьяный человек, прямо в одежде и обуви задремавший на постели.

Иосиф взглядом показал Григорию, чтобы тот лез в гроб. Жгенти взял себя в руки и, потеснив покойника, лег с ним рядом бок о бок, очень плотно прижавшись. Ему было тесно, противно и очень неприятно соприкосновение с телом этого мужчины.

Иосиф осторожно накрыл их сверху крышкой, отряхнул от налипшей грязи руки и одним махом вылез из могилы. Он стал караулить ее снаружи, сидя наверху. Ему было не по себе в окружении могильных надгробий, и он от создавшегося внутреннего напряжения оглядывался на каждый шорох, на любой хруст ветки, на редкое, словно случайное, карканье ворон, которые были ими же и потревожены и никак не могли успокоиться.

Время тянулось очень медленно, Джугашвили поначалу считал его, отвлекая себя от ненужных дум, но постоянно, видимо, от морального напряжения, сбивался со счета. В итоге от волнения и от ночной прохлады Иосиф начал замерзать. Мелкая нервная дрожь сотрясала его тело.

Григорий же тем временем лежал рядом с телом мужчины, так же, как и он, сложив руки на груди. Поначалу он, как и Иосиф, считал секунды, но точно так же, как и друг, сбивался со счета, тем более трупный запах внутри гроба был настолько сильным, что щипал глаза до слез. Чтобы меньше вдыхать в себя этой вони, Жгенти старался медленно дышать, тихо втягивая в себя спертый воздух и еще медленнее выдыхая его. Голова от этого кружилась, и ему даже показалось, что он полетел куда-то вниз, глубоко и далеко… Тело его было невесомым, он его в какой-то момент перестал ощущать, теряя чувство реальности.