Хаким Булибеков - Русскоязычный монолог

29.06.1993

Что угодно Богу, то удобно мне.
Даст ли он свободу на лихом коне
с шашкой, ятаганом по полям скакать,
жизнью иноверцев счастье добывать…
Значит так и будет, так и буду жить
и в бою, как в блуде, голову сложить
мне придется точно, с Богом не шути,
не отмыть в таверне душу от крови.

Ну, а может, даст он деву повстречать
и, как, бросив на кон, бросить на кровать
плоть ее нагую всю в себя вобрать.
И в уста, целуя Бога вдруг познать!
Даст прожить без страха, чтоб узнать любовь
и оковы брака, и неверность слов
и печаль лихую и прощенья боль
и жену седую и под сердцем соль…

Но боюсь я, будет Бог ко мне не прав
и поставит в судьи, вложит мне в уста
гневные проклятья, хладость от ума,
что бы грешных братьев наказал сполна.
Только перед этим должен буду я
как поэт с поэта все спросить с себя…

Что угодно Боже, так и буду жить.
Тем и подытожу прожитую жизнь.

Степью ковыльной,
горькой полынью
мы вскормлены, саки.
Мы вспоены пылью.
Нас Боже всесильный
творил лишь для драки.
Для боя лихого
коня вороного
дал щедро Всевышний.
Несемся и грохот,
ругань и хохот
каждый услышит.
И встрепенется,
в темень забьется,
сожмется от страха.
Коль воля дается,
мы ею упьемся
до смертного праха.

05.95 г. ХХ в.

Кто последний, а кто тут первый
в долгой очереди чудаков,
измочаливших сердце и нервы
в ожиданье возврата долгов?

Перепутали, перепутались:
кто кому кредитор, кто в расход.
В обещаниях Веры закутались.
Но приходит надежде исход.

В обреченных Дракон рождается,
в затуманенных – горестный раб.
Снова с крика все начинается:
«Недограбленное – ограбь!»

Отрезвленью Предтеча – похмелье,
пред последним – пьяный дебош.
Кто поставлен сейчас на колени,
того завтра уже не трожь.

На кого ж помолиться нам надо,
чтоб отвел от нас всех искус,
коль дерется в полях без пощады
с Магометом, сойдясь, Иисус?

К какой стенке пристать, дружище,
это сам уже выбирай.
Но когда загасят пепелище,
на Земле будет мерзкий лишай.

06.06.1993

В 1982 г. мне приснился Владимир Высоцкий…
Он звал меня с собой в том сне

«Что мне приснилось – больше не приснится.
Как заклинаньем отгоняю страх.
Но видел я простертую десницу,
она звала меня побыть в других мирах.

Я чувствовал во сне, лишь раз сомкнутся
ладони наши в сумрачной тиши,
то будет мне отказано вернуться
в мир, где любил тебя и где грешил.

Но я все ж вскинул руку в нетерпенье
уйти, забыв суетные дела…
Уже я слышал ангельское пенье,
но не разверзлись надо мною небеса.

Твой взгляд, твой взгляд ворвался в эту встречу,
перевернув отчаянно весь сон.
Я понял, что за все грехи отвечу,
Но, коль уйду, то буду сверхгрешён.

И не познать моей душе покоя,
и ни в каких мирах любви не знать,
если приму решение простое, —
уйти сейчас, чтоб больше не страдать.

Томительно желанье счастья.
Когда и с кем оно придет?
Кто примет в том свое участье?
Да, знать бы это наперед.

Я приготовился бы к встрече:
все перегладил и отмыл,
расставил бы парадно свечи,
портреты выставил светил.
И счастью распахнул бы двери,
горя воскликнуть: «Суюнши!»
И с ним оттаял бы от тверди,
зажатой холодом души…

Уйти бы сердцем в ожиданье,
приняв монаха строгий вид,
чтоб долгожданнейшим свиданьем
покой в себе разворошить.

Оно придет, – я в это верю.
Но вот боюсь, что невзначай,
зайдя не узнанное в келью,
услышит просьбу: «Не мешай!»

Твои глаза,
как небо,
в моих – ожог земли.
Твоя фигура —
стебель.
в моей, – тома Золи.
Ты бабочкой порхаешь,
готовой хоть в Париж.
А кто стоит у края,
тот слышит только тишь.

Ты раскрутить желаешь
Фортуны колесо,
чтоб насладиться чаем
не суетно в бистро.
А я ушел в отчаянье.
Надежды – снега горсть.
В закрытой давно чайной
всем надоевший гость.