Галина Тевкин - Дракон Воздуха

Теперь я мог хорошо и подробно рассмотреть его сложный богатый наряд и даже вытянул руку, чтобы коснуться пальцем одного из взлетающих Драконов – искусно вышитые изображения Драконов притягивали меня. В отличие от Госпожи Матери и Хэ, я не чувствовал ни страха, ни робости. Но это пока мои глаза вслед за поднимавшимся по одежде Драконом не поднялись достаточно высоко и не встретились с направленным на меня изучающим колючим взглядом.

Никогда больше не пришлось мне так смотреть в эти глаза, проникнуть в тайные, неподвластные смертному глубины. Не однажды в течение жизни вспоминая эти глаза, стремился я понять их, постичь значение этого взгляда. Может быть… может быть, пойми я, о чем вопрошали, что сулили они, вся моя жизнь сложилась бы иначе…

Но пока любопытные блестящие глаза шестилетнего ребенка встретились с изучающими, бесстрастными в сознании своего величия глазами Великого Господина – Сына Неба. Всего одно мгновение – я даже не успел как следует испугаться – и я снова стою на полу. Блестящий хвост вельмож медленно полз через низенькие двери нашей, сразу ставшей еще более темной и маленькой комнаты. Я так увлекся, рассматривая их все еще согнутые в почтительном поклоне спины, что не сразу обратил внимание на Хэ, хлопочущую у бездыханно лежащей на полу Госпожи Матери. Вот когда я испугался по-настоящему! Я плакал и, видимо, мешал Хэ – впервые в жизни сердитым голосом она приказала мне отойти в сторону и не мешать ей.

Она сняла с моей Госпожи Матери тяжелые важные одежды, смыла с лица краску, зажгла маленькие, пахнущие свежестью палочки. Наконец Госпожа Мать глубоко вздохнула, открыла глаза и села, поддерживаемая заботливой рукой Хэ. Слабая улыбка коснулась ее беззащитно-нежного без краски рта. Но вот ее взгляд, что-то беспокойно искавший, остановился на мне, и она горько разрыдалась. Разревелся и я, не зная, о чем и почему плачет моя добрая Госпожа Мать, но чувствуя ее безысходную тоску и отчаяние. Хэ обняла нас обоих своими толстыми крепкими руками.

Первый раз – многое в этот день было в первый раз – я услышал, как она обратилась к Госпоже Матери по имени без почтительного поклона – «госпожа»:

– Не плачь, – уговаривала она ее, – Ли понравился. Он не может не понравиться. Все обойдется. Его не заберут от нас.

Не знаю, верила ли сама Хэ своим словам – не раз жгучая влага ее слез обжигала мою руку, но Госпожа Мать постепенно успокоилась.

– Мне хотелось бы принести жертву предкам, – сказала она еще слабым после недавних слез голосом.

– Как же вы пойдете, Госпожа? – Хэ снова была исполнена почтения. – Если я вас сейчас накрашу, нам может не хватить краски. Главная жена будет очень недовольна [2] Речь, скорее всего, идет о ребенке, рожденном в так называемом экзогамном групповом браке, когда аристократ женился на группе близких между собой родственниц. Мать ребенка, вероятно, была одной из вторых жен – родственницей Главной жены. .

– Ничего, Хэ, я пойду так, как есть. Сейчас уже темно и нас никто не разглядит. Ты раздобудь подходящую жертву. Мне хотелось бы птичек. А я отдохну.

Пока Хэ не возвратилась, Госпожа Мать, крепко обняв меня, расспрашивала, а больше рассказывала сама о том, какое впечатление произвел на меня неожиданный визит грозного человека. Она объяснила мне, что это большая, огромная честь, что немногие знатные люди, живущие во дворце, могут похвастаться таким визитом, скорее всего, никто… Но на мой вопрос: – «За что мы удостоились такой чести?» – не ответила (не хотела? или не слышала моего вопроса?) и продолжала говорить о том, какие последствия, какие изменения могут произойти в нашей жизни и как мы должны гордиться и радоваться тому, что уже случилось, и тому, что еще случится. Но не было в ее голосе той радости и веселья, которые подтверждали бы ее слова. Да и мне совсем не хотелось никаких перемен – я не понимал, что такое «перемены», зачем они нужны.

Было мне хорошо и так. Но вот вернулась и Хэ. Она двумя руками придерживала одежду на груди.

– Мы можем идти, Госпожа. Я выбрала в птичнике двух подходящих птичек. Правда, не было никого, кто бы разрешил мне взять их, – совсем тихо вздохнула она.

Госпожа Мать, казалось, не слышала ее последних слов, поглощенная своими далекими мыслями.

– Да, идем-ка быстрее, – она сгорала от нетерпения, подходя со мной к двери.

– Как, Ли идет с нами? – Хэ не скрывала своего удивления. – Ему еще нельзя быть там [3] Из-за высокой детской смертности только по достижении ребенком шестилетнего возраста его считали членом семьи. .