Иван Ельчанинов - Нарисуй мою душу. Несказка о душе и человеке

Арлстау же больше говорил о своей семье, чем о себе и своём таланте. Ничего важнее семьи для него не было, и, что бы он не делал в жизни, всё было ради семьи. Всё, кроме его путешествия.

Когда же речь заходила о его личности, он больше говорил о борьбе, что полыхает в эпицентре его души. Для Арлстау и талант – это борьба между тьмой и светом, где творения либо вдохновляют людей, либо калечат и убивают. Свой дар он относил к свету, но хорошим человеком себя не считал, потому что согрешил в этой жизни сполна и ещё не за всё расплатился, не на все слова и вопросы ответил. Прав был не во всём, многое из сказанного было далеко от идеала…

Грех начинается в детстве, когда неосознанно причиняешь боль своим братьям меньшим, то есть живности. В юности неосознанно причиняешь боль себе подобным, а в зрелости уже всё понимаешь, расплачиваешься за детство и юность, и продолжаешь грешить, но уже осознанно, оправдывая себя безвыходностью или отсутствием выбора.

–О чём мечтал в детстве? – спросил Иллиан.

–Обо всём, что нравилось.

–Я тоже. Рос в чёрством, маленьком городе, вдали от всего и всех, словно спрятанный. Один выход: сбежать, но не бежал. Мечтал посадить сотни видов красивых деревьев, чтобы было красиво гулять. Не люблю пустоту и унылые лица людей…

–Я слышал уже о подобном, но это было лет восемьдесят назад.

–Надо же.

–Читал статью про человека, который украсил свой город тысячью деревьев и цветов, но особенное внимание уделил алому клёну.

–Почему?

–Никто не знает.

–Как так? – не на шутку удивился Иллиан.

–Видимо, этот человек, как и ты, был, просто, спрятанным. Никто его не видел и не знает.

–И фотографий его нет?

–Вообще ничего нет.

–Видимо, сделав добро, решил остаться неизвестным…

–Он тоже художник, раз так разрисовал город…

–Думаешь?

–Даже, можно сказать – архитектор.

–Знал я одного художника… – начал историю Иллиан, но дождался вопроса Арлстау.

–Какого?

–Хорошего.

–Повлиял на него?

–Да.

–Расскажи…

–Он был самым добрым человеком из всех, что я встречал на пути. Даже не слишком жестокие дети не окажутся чище него. Ни мухи не обидит, ни слона, но рисовал он почему-то лишь чудовищ…

–И что ты сделал?

–Я говорил ему каждый день, что он ужасный человек, раз рисует монстров, и ничего более создать не способен, что талант его ничтожен, раз в этом лишь он заключён, что кисть его скудна и безнадёжна! Всё говорилось в шутку, но жестоко. В силу своей наивности воспринимал каждое слово близко, макал его в сердце и со всей серьёзностью переваривал. Ему было больно и обидно слышать такое, да и мне не по себе произносить такие слова, ведь он добрейший человек, а я-то кто?! Через месяц он нарисовал мой портрет. Вот он, кстати…

Он извлёк портрет из грудного кармана и протянул художнику. Листок был изношен, потёрт и не чист, но, видимо, дорог, раз сохранил.

–Не похож, – ответил честно Арлстау.

–Знаю, зато это было началом его нового творческого пути. Он начал рисовать портреты и разучился создавать монстров…

«Любопытно. Не просто так же он поведал мне, что единственный художник, с которым он знаком, был самым добрым человеком из всех, кого он встретил…» …

Когда Иллиан спросил художника, присутствовала ли в его жизни настоящая, огромная любовь, они уже успели расположиться у костра, жарили давно сваренное мясо и думали больше о пустом желудке, чем о сердце, заполненном любовью.

У каждого своё на душе, помимо любви. Так часто она занимает всего лишь сотую часть сердца, а ещё чаще тысячную. Не встречал он тех, в ком любовь плыла вечно и ни от какого айсберга не затонула.

–А у тебя? – ответил художник вопросом.

–Барьеры, ловушки, насмешки, смешки придумал против неё, потому она меня, как овраг, как врага стороной обходила. Путь к любви был заморожен. Страсть и безумие стали моим выбором. Жаль, что и они всегда временны – так устроен мир. В зеркалах только видел кумира, угасала в ладошках любовь. Не понимаю, как люди женятся. Всё ведь временно и живут потом, не хотя....

–Как понять, не хотя?

–Для себя ничего не творят.

–Зачем тогда тебе любовь других? – с непониманием в лице спросил художник.

–Имею шанс почувствовать её, пусть и на жалкое мгновение, когда слушаю чьи-то рассказы о ней…

–Много услышал?

–Много.

Художник не горел желанием говорить о своей любви какому-то незнакомцу, который, судя по хитрости глаз, испытал уже многих. Сейчас он был искренен, но раз способен править эмоциями, значит, правит и людьми.