Но сколько б огонь ни гас, душа будет слать
молитвы,
вливая себя в уста, взаимности ждать от тела.
У тела была душа, но больше ему хотелось…
посвящается Старухину Ю. П.
Я десятками мерил растраченные года,
Без оглядки из гнёзд надоевших летел грачом.
Я кому-то был как наказание Богом дан.
А другим, и не раз, пригодилось моё плечо.
На коленях стоял, театрально в любви клянясь.
А сейчас тех имён и не вспомню,
подавно – лиц.
Мне однажды на руки легла козырная масть,
После дом был казённый – мошенников
и убийц
Альма-матер. А мне что, ведь выбор-то
небольшой.
Но и там просквозило, теперь бесполезный
трёп.
Я к чему всё веду, потрясая сейчас душой,
Мне по жизни не так, чтоб фартит, как совсем
не прёт.
И сейчас, подобравшись к началу своей зимы,
С перебитым дыханьем и кармой что решето.
Пресловутое Я мне б хотелось сменить на МЫ.
Только снова не та, или, может быть, я не тот.
Босиком по осколкам веду тебя к счастью
за руку.
Ты хотела быть сильной, но стала болезненно
хрупкой.
Ты хотела плечом у плеча, но шаги всё короче
И всё реже, и ступни босые болят, кровоточат.
Я иду без оглядки, и сзади мне слышатся
стоны.
Я глазами ищу впереди наш маршрут
незнакомый.
Ты зовёшь еле слышно, но в этом сейчас мало
толка.
Я веду тебя, зная, что кожу пронзают осколки.
Потерпи, скоро выйдем к реке, и я ноги омою,
Только тянет назад слабость тонкой
безвольной рукою,
Только звуки шагов за спиною всё тише
и тише,
Ни дыханье твоё, ни призывов я больше
не слышу.
Я на руки тебя подхватил, ты как кукла
повисла.
Босиком по осколкам теперь мне идти нету
смысла.
Ты опять у костра молча греешь озябшие руки,
вся пропахла полынью и дымом древесной
коры. Выжидающе замерли мысли
в начертанном круге, а за ним растекаются
реки тягучей смолы.
У шамана давно для тебя заготовлены тексты,
и мерещатся неразличимые руны в огне.
Звуки бубна взывают напевом таинственным,
резким отрешить всё мирское, душой
обратиться к луне.
За туманом сознание дикие пишет картины —
это всё, что осталось и больше, чем сможешь
принять. Бьётся сердце с шаманскою музыкой
в ритме едином, и под дланью небес ход часов
обращается вспять.
Дальше взгляда протянется лентой дорога
терзаний, и по ней, воздевая корону из звёзд
и огня, ночь придёт и с улыбкою примет твоё
подаянье – ни алмазы, ни злато, а всю, без
остатка, тебя…
Странно, может, планеты застыли в ряд?
Может, солнце потухло и космос замер?
Равнодушным стал прежде влюблённый
взгляд,
Больше нет притяжения между нами.
Больше нет пробивающей дрожь искры,
Не магнитит, не манит, не тянет ближе.
Мы пусты. Друг для друга совсем пусты,
Ты не слышишь меня, я тебя не слышу.
Раньше было так остро – тушите свет!
Заходились сердца и тела звенели.
А теперь расстояние в сотню лет.
– Ты любил меня?
– Вроде, на той неделе…
– Ты скучаешь?
– Наверно. А ты? Одна?
И секундная пауза ляжет грузом,
Плот с названием «мы» вмиг коснётся дна.
Не укрыться в каюте, задраив шлюзы.
Просто пальцев щелчок, и конец кино —
Утонул наш Титаник из хлипких досок.
Стало прошлое крепкой глухой стеной,
Переменчивой жизни плохая проза.
И планеты всё так же в плену орбит
Впопыхах бороздят необъятный космос.
И должно бы болеть, только не болит.
Может всё повторить? Нет.
Поздно.
посвящается моей Маме
А в сердце,
поверь мне,
гнездится чудо.
Ладони держи ковшом,
я сыпать его по крупице буду.
Мне так хорошо
не чувствовать боли и глаз не щурить,
от колкого ветра.
Сменить огрубевшую старую шкуру
на шляпку из фетра
И лёгкое полупальто.
На ногах балетки, ныряю из мая в метро,
а оттуда в лето.
Взлетаю по лестнице вверх, сторонясь
прохожих.
В кафешке пирожное – взбитый белок
и песочный коржик
тебе…
Ты голодный, я вижу, устал немного.
Чуть-чуть потерпи до снегов,
там спокойно остудишь ноги и мысли
очистишь порывом игривого ветра.
Он дерзкий, шалун, забияка, смешливый,
вредный.
Люблю его чувствовать кожей и сердцем
слушать…
Читать дальше