Пусть лучше так, чем на чужой войне,
Любить друг друга, не деля наложниц,
– Да что с тобой, в своем ли ты уме?
Взошел Патрокл к возлюбленной на ложе.
Что понял он? Да только злую страсть,
И понял, что попал в объятья мужа,
О наслажденья гибельная власть,
Патроклу лишь Ахилл сегодня нужен.
И тот смирился с участью своей,
Наложницы несчастны и блудливы,
Елена и Парис среди теней,
Тянулись к Трое зло и сиротливо.
А у него совсем другая страсть,
Он не поддастся женщине внезапно.
И не подняться, если так упасть,
Но впереди война-кошмар азарта.
Кассандра снова бросилась к царю,
– Уйми Париса и верни Елену,
Ты стар и слаб, а я в огне горю.
Все вижу то разлуку, то измену.
Молчал Приам от дочери вдали,
Он был в то утро странное приветлив,
Он видел, как чужие корабли
Бросал на берег обреченно ветер.
И Артемида не давала ход,
Все обрывалось, лань ее упала.
– Глупец, он там, я верю, не придет,
Пусть в жертву дочь он принесет сначала.
– Он принесет, тебе еще страшней,
Мы все падем от эллинов, я знаю.
Побереги своих ты сыновей,
Елена —этот ужас проклинаю.
– Ты не любила, даже Аполлон…
Уже не слыша, дочь его исчезла.
– Какой он изверг, как же может он.
– Остановись, царевна, он отец твой.
– Он выбросил младенца, а теперь,
Когда пастух рассерженный явился,
И выл в тумане жуткий, страшный зверь,
Мир навсегда, навеки изменился.
Итаки позабыть не мог герой,
Как воины к жилищу подступили,
Как Пенелопы стала вдруг немой,
И как ее служанки голосили.
А он ребенка видел на меже,
И тормознул волов, забыв притворство.
– Мне на войну, на этом рубеже,
Забыта хитрость, боль и стихотворство.
Оракул говорил, что без меня
Им не вернуть назад своей Елены.
И он, легко вскочивший на коня,
Не оглянулся, чуя перемены.
Еще не обнаружен был Ахилл,
И только видя ярость Менелая,
Отправился на остров и решил
Разоблачить, и верить не желая,
Лягушку бросил и услышал визг,
Девицы в суматохе разбежались.
И лишь одна, глаза потупив вниз,
Сидела, и они ее связали.
Я бросил сына, остров и жену,
А ты, храбрец, не много потеряешь.
С рассветом мы уходим на войну,
И в воинстве все ждут еще тебя лишь.
Убивший лань и сам царем убит,
Но этой жертвы Артемиде мало.
И вот она перед царем стоит,
И, усмехаясь гордо и устало,
Твердит, что им навеки не пройти,
Что ветры им теперь недостижимы,
– Что надо сделать? – Жертву принести.
– Кого жалеешь? – Дочь Елены лживой.
И побелел от ярости вдруг царь,
Он заменил младенца в миг рожденья.
О, этот ужас, как же он устал.
И месть богини, словно наважденье.
– Царице быть и дочери, Ахилл
Жениться хочет враз перед войною.
Гонец в Микены быстро послан был,
Но как он сладит с вздорную женою?
Здесь даже Гера агнец золотой,
И почему Парис не выбрал Геру?
Опомнился и крикнул он: – Постой.
Но поздно, и приказанье улетело.
Царица гневно встретила гонца,
Она сама уже не понимала,
Что делает безумец до конца,
И все- таки ту дочь свою позвала.
– Нам надо ехать, милое дитя,
Отец твой, вижу, свадьбу затевает.
Но там война, и медлить нам нельзя.
– О, матушка, Ахилл, так не бывает,
Я не мечтала о герое том,
А он собрался, вижу я, жениться.
– Да ладно, все обсудим мы потом,
Ну, а пока нам надо торопиться.
Афинский царь прервал внезапно пир,
К нему несли голубку от Елены,
Тезей еще и молод, и красив.
И лишь его любя самозабвенно,
Во сне Афины видела она,
Кляла потом ужасную Медею.
– И что Елена? – Пленница – жена.
И в первый миг душа летит за нею.
Ну а потом, наполнив кубки вновь,
Он вспомнит вдруг, как бесновалась Федра,
Да, с новой свадьбой наступает ночь,
Нет, пусть Приам спасет его от бреда.
Схлестнуться с мужем, но страшнее брат,
Его Афинам этого не надо,
И вот он птицу отпустил назад.
– Елена, ты отрада и награда
Но дважды в эту воду не войти,
И для тебя спасатели найдутся.
Я все забыл и страсти отпустил,
Пусть за тебя безумные дерутся.
Нет, я не трус, я это доказал,
Но с пастухом мне драться не пристало,
Допил он кубок, синие глаза
Таят улыбку, солнце освещало
Читать дальше