Хлориди Тор - Сиф

Но после размолвки с Локи и появления у меня Сиф, все попытки вовлечь меня в борьбу были тщетны – в моей голове и моем сердце жила только она одна – страсть. Страсть "распоследнего оголодавшего дурака, запавшего на безмозглую куклу с сиськами".

Отец выслал меня на восток, где намечалась очередная заварушка.

Не знаю, о чем думали эти синерожие дубины, когда решили собирать отряды, чтобы напасть на нас? Наверное о том, какая добыча ждет в случае успеха. Глупцы! Для их усмирения не требовалось великой армии.

Я взял с собою дюжину воинов и на исходе третьего дня мы встретили их – мрачных, решительных и синих. Глаза одного сверкали красным из под шлема. Он был вожаком и, как оказалось, немножко колдуном. Но вряд ли магия спасет от молниеносного броска. Камень, поднятый мною с дороги, глухо ударил в шлем и сияние глаз померкло. Синерожие взвыли и бросились на нас, перепрыгивая тело упавшего.

Я тоже кинулся вперед, желая единым махом разметать эту жалкую свору.

Вооруженные дубинками и несколькими мечами, как могли они нанести урон нам, воинам-асам?

Я рассмеялся, рубанув мечом первого, которого достиг. Яркие капли запятнали меня, согрев и взбудоражив. А меч уже нашел другую жертву. Да, мы уступали им в росте, но были быстрее и сильнее. Мы, словно серпы колосья, выкашивали йотунскую нечисть.

Лишь однажды я отвлекся от сражения, когда услышал крик одного из дюжины. Крик ярости и досады.

Я оглянулся.

Мой воин корчился на земле, а синие пальцы, пришедшего в себя вожака йотунов, намертво вцепились в его ногу. Нога синела выше и выше, а от пальцев йотуна тянулись тонкие зыбкие нити, опутывая моего соплеменника.

– Колдун! – я бросился к ним.

Выпустив кишки еще одному, вставшему у меня на дороге, в два прыжка я добрался до йотунского отродья и ударом ноги заставил его голову отклониться так, что хрустнула шея, а челюсть ушла в бок. Ярость вскипела во мне и уже мертвецу я наступил на горло.

Бессмысленный жест, но такой желанный.

Мой воин, избавленный от магического плена, вырывался из скрюченных пальцев. Я махнул мечом и рывком поднял его на ноги. Он не ждал приказаний. Молча ринулся в битву и лишь отрубленная йотунская пятерня отличала его теперь от других сражающихся асов.

Я бросил шлем вождя к подножию трона и отец одними губами улыбнулся мне:

– Не мусори.

– Ты не сказал, что он колдун!

Один высоко задрал брови:

– Сын, это йотуны. Чем занята твоя голова, что ты не помнишь – магия у них в крови? Чье колдовство сильнее?

Я не понял его и так же, как и он, поднял брови, выражая безмолвный вопрос. Отец вздохнул и посмеиваясь поднялся с трона:

– Может кого-то и убедит наивность в глазах, но отцу не ври. Забыть эту особенность синеж… кхм… наших вечных врагов ты мог только в одном случае, если думал не головой, а чем-то еще.

Я начал злиться:

– Эта штука, – я показал пальцем на брошенный шлем вожака йотунской шайки, – свидетельствует о том, что я ничего не забыл!

– Тор, – Всеотец подошел ко мне и похлопал по плечу. – Разве что Хёд не видит, как чары Сиф смущают твой разум. Зато, не сомневаюсь, слышит. Ты влюбился, сынок. И перестал мыслить ясно. Запомни, воин всегда остается воином и никогда не забывает об особенностях врага. Даже в пылу любовного сражения.

Я был смущен и возмущен одновременно. Причем тут Сиф? Какое это имеет отношение к моей победе в битве? Вот валяется шлем колдуна, уничтоженного мной. Он красноречивее Браги говорит о том, что ум мой ясен, а рука тверда! И Сиф… Кстати, почему она не встретила меня?

Я смотрел в льдистый, непроницаемый глаз отца, видел его улыбку и понимал, что он знает больше, чем говорит. И видит дальше, чем я могу предположить. И про Сиф он сказал не просто так.

– С кем я делю свое ложе, никого не касается, покуда я верен тебе и защищаю всех нас!

Мой голос прогремел под сводами чертогов и Один поморщился, призаткнув пальцем ухо:

– Чего орешь, герой?! Нас тут всего двое. Я лишился глаза, но пока не лишился слуха. Хочешь это исправить? Я сказал не теряй голову! Крути с кем нравится, но помни о своем предназначении. И, кстати, в этот раз ты возился дольше обычного.

Он развернулся и пошел к трону, оставив меня безмолвно открывать рот, не находя достойного ответа.

С языка рвались ругательства, их было так много, что я не мог выбрать какое первым произнести, а потому молчал.

Отец поравнялся с лежащим на полу шлемом и пнул его в мою сторону. Шлем загремел по плитам зала.