Эдуард Резник - Мифшутки Древней Греции. Сатирический пересказ античных преданий

Да так запил её амброзией плотненько, что голова наутро чуть не треснула.

Призвал к себе Гефеста Зевс страдающий и застонал ему прямо на ухо:

– Ох и худо ж мне, Гефестушка, миленький! Голова вся аж гудит и раскалывается. Ты б помог мне, сынок, помог, родненький!

А Гефест, не поняв сложной метафоры, просто раскроил отцу голову надвое.

И выскочила из черепушки отцовской доченька – в полном армейском обмундировании: с копьём, щитом, в доспехах сверкающих.

Замотал тут родитель башкой раскроенной. Замычал: «Афи!.. Афи!..» – в изумлении. И назвали дочь Афиной-воительницей – богиней войны и мудрости. Войны – поскольку родилась по-походному, а мудрости – ибо грабли изобрела наступательные. Ну и ещё кое-что, по мелочи: флейту, трубу, горшок глиняный. Но грабли – главное. Из них вся мудрость-то и проистекла впоследствии.

А Гефест с той поры молотком врачевать всех принялся. Греки говорят – безотказно работает.

А Афина в какой-то момент вдруг увлеклась рукодельем, вышивкой. Всяк могла – и крестом болгарским, и оверлоком обшивочным… Оттого вот и вызвала её однажды Арахна на состязание.

«Поглядим, – говорит, – кто из нас носки лучше штопает!»

А богиня ей: «Вот уж совсем вам не советую. Если что, я ведь и пришить могу намертво!»

Но Арахна её не послушала и ковры стала ткать с картинками. Да всё про богов, всё неприглядное. Вот и огрела её богиня челноком по темени.

Не перенесла того удара прядильщица и на шёлковой пряже повесилась.

А Афина из петельки её вынула, по щекам посиневшим отшлёпала и говорит: «Живи же, плети же, искусница!»

И превратила Арахну в паучиху мерзкую.

А сама за новой сбруей к Гефесту отправилась.

– Скуй, – говорит, – мне, братик, доспехи модные – с низким вырезом да высоким врезом. Расплачусь с тобой чистым золотом.

А Гефест ей:

– Не надо мне золота! Мне любви твоей будет достаточно!

Да как ринется с пылом на скромницу, да как овладеет её правой коленкой.

Пролилось с того колена семя божественное, и закричала Гея оплодотворённая:

– Да вы чего тут, ироды, делаете?! У меня же весь год овуляция!!!

Прокричала так богиня разгневанная и родила мальца Эрихтония.

«У-у-у, – засуетился сейчас же Гефест озадаченный, – я ж забыл совсем, у меня ж горны погашены да вулканы не прибраны!»

И как дунет куда-то в подштанниках, только Гея с Афиной его и видели.

А сиротку того, Эрихтония, Афина в одиночку взращивала. Как-никак колено единое.

А вот Гермеса небожители сызмальства величали посланцем божеским.

«Ух, посланец!» – часто выкрикивали. Ибо страдал тот Гермес клептоманией и тянул у богов что ни попадя.

То у Зевса свинтит божий скипетр. То трезубец умыкнёт у колебателя. Вот и возносили ему молитвы жулики греческие. Редкостным пройдохой у них бог Гермес числился.

У Аполлона, к примеру, ясноглазого стадо коров увёл ещё в младенческом возрасте.

Выбрался из люльки, стащил подгузники, и недосчитались в поголовье штук пятнадцати.

А потом увидел Гермес черепаху на камешке, смастерил из неё лиру звонкую и сидит себе тихонько потренькивает. Да к старику пристаёт прохожему:

– Старик, а старик, хочешь коровку молочную? Бери, мне не жалко, пожалуйста, – только не выдавай моего месторасположения…

Глянул старик на младенца испуганно. Принял молча корову молочную.

А Гермес переоделся в обличье новое и снова к нему подсаживается:

– Старик, а старик, хочешь бычка крепкого? Бери, мне не жалко, пожалуйста, – только укажи, куда мальчонка с коровками направился.

Ну и взял обомлевший старик бычка в подарочек. И направление указал рукой трясущейся.

А карапуз, сказав: «Будешь знать, как на богов ябедничать!», превратил его в скалу гранитную. И дальше побежал баловаться.

Разделал в Пилосе двух коровок жертвенно, остальных завёл в пещеру укромную и домой примчал да в люльку плюхнулся.

Лежит себе мирно, агукает.

А мать Майя поёт ему песенку:

– А пусть сперва докажет! – улыбается младенец в люлечке. – Презумпция невиновности во всех законах прописана!

И ворвался тут в грот Аполлон рассерженный.

– Верни коров, – кричит, – гнида мелкая! Не то сгною тебя в мрачном Тартаре!

А Гермес зачмокал грудь мамкину, затуманил глазёнки блаженные.

– Каких таких коров? – бормочет. – Не ведаю. У меня вон молочка – груди полные!