Пол Радин - Трикстер. Исследование мифов североамериканских индейцев

С этой точки зрения становится ясно, почему миф о Трикстере сохранился и даже получил свое развитие: как и многие другие мифы, он предназначался для того, чтобы терапевтически на нас воздействовать. Он держит ранний низкий интеллектуальный и моральный уровень перед глазами высоко развитого индивида, чтобы тот не забыл, как все было еще вчера. Нам нравится считать, что то, чего мы не понимаем, к нам не относится. Однако это не всегда так. Человек редко понимает лишь при помощи головы, тем более — человек первобытный. По причине своего священного характера миф непосредственно воздействует на бессознательное, вне зависимости от того, понимается он или нет. Тот факт, что его постоянное рассказывание стало отмирать совсем недавно, объясняется, я полагаю, его полезностью. Объяснить это довольно трудно, поскольку действуют две противоположных тенденции: желание, с одной стороны, выбраться из более раннего состояния, а, с другой, желание не забыть его [231] Не забывать что-то означает хранить это в сознании. Если враг исчезает у меня нэ поля зрения, вполне вероятно, что он находится сзади — а это еще опасней. . По-видимому, Радин также чувствует это затруднение, ибо он говорит: «С точки зрения психологии можно утверждать, что история цивилизации — это свидетельство попыток человека забыть о своем превращении из животного в человеческое существо» [232] Р. Radin, THe world of primitive men. New York, 1953, p. 3. . Через несколько страниц он говорит (имея в виду Золотой Век): «Такой упорный отказ забыть не может быть случайным» [233] Там же, p. 5. . И так же не случайно то, что мы вынуждены противоречить себе, как только мы пытаемся сформулировать парадоксальное отношение человека к мифу. Даже самые просвещенные из нас устраивают д ля детей рождественские елки, не имея ни малейшего представления о том, что значит эта традиция, и, более того, стараясь вообще не задумываться над этим. Поразительно видеть, как живучи по сей день многие так называемые суеверия и в городе, и в деревне, но если взять любого и спросить громко и внятно: «Вы верите в привидения? В ведьм? В заклинания и волшебство?», он станет с возмущением это отрицать. Сто против одного, что он ни разу не слышал об этих вещах и считает все это чепухой. Однако втайне он за это, как и любой житель джунглей. Как бы то ни было, публике известно очень мало об этих вещах, она убеждена, что суеверия давно вытеснены из нашего просвещенного общества и что частью нашего общего образования является необходимость отрицать существование подобных вещей: верить в них просто «не принято».

Однако ничто не исчезает навсегда, тем более сделка с дьяволом. Внешне она забыта, но внутренне нет. Мы ведем себя, как туземцы с южного склона горы Элгон, один из которых сопровождал меня часть пути в буш. Там, где тропинка раздваивалась, мы натолкнулись на недавно поставленную «ловушку для духов», красиво устроенную маленькую хижину рядом с пещерой, в которой жил мой попутчик со своей семьей. Я спросил, не он ли ее сделал. Он стал живо это отрицать, сказав, что лишь детям подобает делать такие «игрушки». После чего он пнул хижину, и она рассыпалась на куски.

В точности такую реакцию можно часто наблюдать и в Европе. Внешне люди более или менее цивилизованы, но внутренне они так же первобытны. Что-то в человеке очень не желает отказываться от того, с чего он однажды начал. А что-то верит, что это начало давно уже в прошлом. Это противоречие я осознал однажды в самом резком виде, наблюдая за «штруделем» (местным колдуном), снимающим наговор с конюшни. Конюшня располагалась сразу за железнодорожной линией Готтарда, и во время церемонии несколько международных экспрессов промчалось мимо. Их пассажиры и не подозревали, что рядом с ними происходит первобытный ритуал.

Конфликт между двумя измерениями сознания является просто выражением полярной структуры нашей психики, которая, как и всякая другая энергетическая система, зависит от напряжения, создаваемого противоположностями. Именно поэтому нет таких общих психологических закономерностей, которые нельзя было бы перевернуть — и действительно, именно их обратимость говорит об их правильности. Мы не должны забывать, что во всякой психологической дискуссии мы ничего не говорим о психике, но психика говорит сама о себе. Бесполезно думать, что мы можем встать по ту сторону психики посредством «ума», даже если ум утверждает, что не зависит от психики. Как он может это доказать? Мы можем, если захотим, сказать, что одно суждение проистекает из психики, и потому оно психическое и только, а другое исходит из ума и «духовно», а поэтому превосходит психическое. Но оба есть лишь утверждения, основанные только на собственной вере.