Михаил Кочнев - Миткалевая метель

— Мы с ним поменялись: я ему лапти да денежку в придачу дал, — отвечает Корнюшка.

Вернулся Корней. Иванушка свое требует:

— Давай разувайся.

А тот и знать не хочет:

— Какие тебе сапоги, мы же с тобой поменялись!

Иван — к отцу:

— Тятя, чего он?

Отец журит доверчивого сына:

— Хватило ума-разума отдать сапоги, хватит ли смекалки выручить?

Корней в чужих сапогах похаживает, да еще гордится; Подметки поскрипывают, словно дразнят Иванку.

Иван собрался на реку за капустник, по рябину, ему и горя мало. «Я, — думает он, — и в лаптях похожу. Только бы с ног не убежали».

Корней с Филиппом тоже пошли на речку; спускаются с горки, видят — лапти, веревкой связаны, вдоль да по речке плывут. Иван сидит за капустником на камешке, в сто узелков мешок завязывает. Не кладец ли дорогой нашел? Заприметив братьев, положил мешок за спину, принялся камешки, черепочки швырять в речку. Всё в лапти попасть норовит.

— Ты чего, дурень, затеял?

— Бобы сею, семян не жалею, — говорит им Иванушка.

— Эх, дубина ты, дубинушка, как бы из камня бобы росли… Ты ответь лучше, почто лапти бросил в реку? — сердится старший.

— Тебе, Корней, больше знать: твои лапти ученые, они сами ходят, все дороги знают… Только было я с горки, а лапоть с ноги прыг-скок и другого за собой поволок.

Я за ними — они от меня. Я было их ловить — они дальше плыть.

Корней — завидущие глаза нет-нет да и взглянет на мешок. Что за вещица у Иванушки в мешке за ста узелками завязана, уж не новый ли подарок ему отец принес?

— Братец, а что это у тебя в мешке? Покажи-ка нам! — подъезжает он к Иванушке.

— А это последняя тятина обновка — сапоги на рантах, на серебряных гвоздях. Сапоги-вездеходы, сапоги-скороходы, шагают через моря, через горы. А скрипят — словно пастушки на рожках выигрывают. Вот какие сапоги!

А показывать не показывает. Поднял мешок — да к уху Корнея: на, мол, послушай, как поют-скрипят.

Воистину скрип — лучше быть нельзя. Но как их у брата выманить?

Корнейка ластится к брату: «Давай-ка, браток, поменяемся обувками».

Упирался Иван. Брат едва уговорил его. Сапоги в мешке на всю улицу музыкой играют.

Снял Корней сапоги, сам всё мешок с новыми сапогами щупает. И говорит он:

— Хороши, видать! Век им износу не будет.

Иванушка надел сапоги козловые, которые Корней променял, вроде нехотя отдал мешок с хвалеными сапогами: распутывайте, мол, все узелки сами.

Бежит Иван домой веселый: как же не радоваться — хватило ума сапоги вернуть!

Корнейка распутал наконец мешок, а в нем вместо сапог два тугих вилка капусты ровненько разрезаны и, как сапоги, умненько сложены. А по осени капуста, всякому известно, скрипит.

Вот тебе и Иванушка-простофиля!

Выросли сыновья. Старому ткачу пора за печной трубой лежать, спину греть, потолочины считать. Стал он вместо себя сыновей на торжки посылать с полотнами.

Настала очередь Ивану идти на базар.

Вахрамей наказывает:

— Ты, Иванко, выручку-то подальше убирай.

— Подороже продавай! — требует Корней.

— Да полно вам! — махнул Иван рукой. — Ничего бы я не пожалел для добрых людей… Жаль, товару-то у меня мало.

Пошел Иван на базар. А братья каются, что свои полотна доверили такому. Дешево продаст, чего хуже — даром отдаст.

Торопится Иван. Не близко до торжка. В лесу жимолость срезал, дудку сделал; посвистывает, поигрывает. Вдруг на его свист из лесу голос послышался. Похоже, с человеком неладно. Не деревом ли кого придавило?

Лес непролазный: пни, валежник, бурелом крест-накрест. Не продерешься. Однако Иван не прошел, заслонясь, мимо чужой беды. Долго не раздумывал, подался в лес на тот зов. Где перемахнет через валежину, где под дерево поваленное нырнет, а где и кубарем через пень… Чащоба. Днем и то здесь сумрак. То тут, то там корни выворочены; как рога, торчат во все стороны.

Пиджак на Иване весь в клочьях — за сучки, за корни цепляется. Пока он поспешал, не заметил, что короб у него за спиной открылся. Невдомек ему, что товар растерялся по лесу.

Видит Иван: седая ель маковкой небо подпирает, а стволище — не обхватишь. Вдоль ствола — трещина, смолой заплыла. Стоит под елью, как цепью прикована, лесная девица-красавица, в глазах — слезы янтарные. Брови, ресницы — с прозеленью, частые, острые, как иголки на елке. Зеленая коса защемлена в трещине.

— Кто ты? Как сюда попала? Кем и за что наказана? — спрашивает Иван в изумлении.

Она руки протянула, показывает: гляди, если ты человек рабочий, сам поймешь. Сразу видно, не белоручка-барышня: ладони в трещинах, как у старого ткача, в мозолях. Похоже, к нужде рабочей причастна.