Михаил Кочнев - Миткалевая метель

Глаза у самого разгорятся, и начнет сказывать так-то складно, приманчиво:

— Есть у Астафия Проклыча кисть-самопись. Уж такая ли кисть, только за нее возьмись — среди зимы зацветут лазоревые цветы, защебечут щеглы, дрозды, малиновки, засвищут соловьи, зазвенят синицы — птички красноперые, сизокрылые, запорхают с ветки на ветку.

А стоит Проклычу не полениться — слетятся к нему даже заморские птицы.

Такая кисть волшебница: за стеной метелица поет, вдоль по улице снег пушистый стелется, а перед тобой весна красна. Сама пришла, охапку цветов принесла, выпустила из широкого рукава птиц вереницы, разбросала по небу. А цветы… Что только за цветы! Не вянут, не блекнут ни в жару, ни в стужу.

Золотые колокольцы, ромашки — белые рубашки, косоногий горох перевалится через порог, подсолнечник в широкой, как решето, шляпе, мак-чистяк в красной панамке. Много их!

Явится всяк лесной и полевой житель — над всеми Проклыч хозяин и первый их любезный друг. Мотыльки со всей округи — его верные помощнички.

Эх, и кисть-самопись! Только дотронься до нее — явятся чудеса, разбегутся глаза.

Когда отдыхает Проклыч, стережет ту кисточку сторож — невеличка девушка-черноглазка. Скромница. Разговаривает только с одним Проклычем. Много у них секретов разных. Живет она в веселом теремке — расписные стены, белые мраморные ступени.

Вот, Коленька, тебя бы туда сводить, показать бы тебе ту кисточку. Ежели бы ты подружился с ней, тоже стал бы над цветами и птицами повелителем. Расти скорей да за дело берись смелей!

Страсть как захотелось сыну побывать в том чудесном углу у Проклыча. Отец все обещал да обещал, а тут вскоре, всему народу на беду, пришла война к каждому под окно.

Так и не потешил отец своего вихрастого. Уходил на войну — наказывал давнему фабричному приятелю Проклычу:

— Коль не свидимся больше, не оставь моего мальчонка! Больно он большой охотник до красок. Вырастет — не лишним будет на нашей фабрике…

А сыну говорил:

— Мать слушай, не балуй без меня. Подрастешь, подучишься — ступай к дяде Проклычу. Слушайся его, как отца родного. Сестренку не обижай — она поменьше тебя. А главное, береги кафтан снову, а честь смолоду: ни в большом, ни в малом не покриви душой. Живи так, чтобы добрые люди за твою работу похвалили тебя.

Улыбался отец, прощаючись с семьей, а вышел за порог — смахнул варежкой слезу…

Ушел отец и не вернулся.

Нету отца. Горько горевали дети о своем родителе. У того родимый пришел, к другому вернулся, а им ждать некого. Как не взгрустнуть! Папа-то заботливый был, хороший. Придет, бывало, с работы, приласкает обоих, на ноге Симу покачает. Коля как вспомнит — украдкой слезу утрет. А вспоминал часто.

Осталась у сына дорогая память по отце: ножичек-складничок. Такой ножичек, ну прямо загляденье!

Проклыч при отце часто хаживал к ним в гости. Чего-чего только он не знал! Проклыч на порог — веселье в дом. И без отца не забывал. Навещал частенько. Хоть на минутку, да завернет, обязательно спросит, гладя Колькин вихор:

— Растешь, мужичок? Ну-ну, расти! Берегу я тебе кисть-самопись.

Но вот на какой улице Проклыч живет, Коля не ведал.

Отцов наказ Вихорек хранил в сердце. А ножичек-складничок завсегда при себе носил.

Еще вот что: в нашей стране хорошего человека, добрые его дела не забывают никогда. На радость двум маленьким смекальцам, Коле и сестре его Симе, их-то отцом, Артамоном Пахомовым, гордилась вся фабрика, вся фабричная улица за его беспримерный подвиг на фронте. Но больше всех, пожалуй, дорожил им, берег память о нем друг Артамона — старый фабричный мастер Проклыч. Портрет Артамона напечатали в газете. Проклыч вырезал из газеты портрет приятеля и при себе носил его в бумажнике.

Случалось, нападет на Проклыча раздумья час, вынет он из бумажника портрет друга своего, положит перед собой на конторку, очки — на нос, вот и глядит и глядит наедине в ясные очи Артамона, как бывало, будто с живым, поговорит с ним:

— Да, Артамонушка дорогой, не думал-то я, не гадал… Не зайдешь ты больше потолковать в мою мастерскую. Не заглянешь… Только вот что: хоть и нет тебя с нами, но помним мы тебя, не забыли и не забудем. А меня, старика, ты и сам знаешь: на дню много раз поговорю с тобой. Сколько же силы носил ты в своем сердце, коли хватило твоего сердца на такое дело геройское, бессмертное! Ну, а о детях твоих не одной матери забота. Сколь возможно, поведем мы их своей дорогой — правильной нашей, рабочей. Эх, сокол ты мой, сокол, вот придет весна — вспомню я тебя, Артамонушка, по-особому, по-своему…