Михаил Кочнев - Миткалевая метель

Хорош город. Смотрится он с крутого берега на Волгу. Умывается он чистой росой. Красив, зря не охаешь. Мимо фабрик катятся волны. Слышно им, как поют веретена. Слышно, как стучат батаны, как бегают челноки.

Однажды, братец, в счастливый час, на одну нашу ткацкую пришла ткачиха молодая, Таня. Ну, раз годами молода — и в работе невелик опыт. Недавно из фабричной школы. Что походочка у нее, что лицо белое, что глаза карие веселые, весь манер — волжский. За ученье-то почетной грамотой жалована. А в работе сразу показала свой норов.

Ткацкая-то для нее как дом родной. И вечно Таня с шуткой, с прибауткой. Кажется, она и ходить не умеет шагом-то, все вприскок. Молодость — не былинка на меже, мимолетный ветерок не наклонит ее. С двух-то станков полгода спустя запросилась она на четыре. Тут-то и загорелся сыр-бор. Не дают ей четыре станка. Да и как ты дашь? Ведь не управится, молода. А она: мол, четыре-то — это что, у меня есть мечта работать на шести станках, а дальше — там видно будет. Нифонт Перфильич, ее-то начальник, мастер-инженер, человек в летах, большого ученья, услышал, подумал про себя: не рехнулась ли девица? Каждый винтик, каждый камешек здесь он знал. В свое время немало сделал для фабрики. Дома-то у него книг по стенам на полках — от пола и до потолка! По книгам каждое дело у него выверено да проверено по сто раз.

Нифонт Перфильич Таню и слушать не хочет. Она — в контору. Там ее выслушали по-хорошему. Ладно, мол, мы вот посоветуемся с Нифонтом Перфильичем, ему видней — мастер, у него каждое дело с книгой в согласье. А Нифонт Перфильич одним был плох: не любил он до смерти, когда кто-нибудь встревал в его дело. Какой там у него был разговор с директором, не знаю. Но вышел он из конторы красен, как рак, и недоволен.

В этот день как раз прибежала Таня раньше на полчаса, чтобы не торопясь принять свое гнездо от сменщицы. Обихаживает она станки, сама заливается песенкой. Нифонт Перфильич идет мимо. Не весел он. Остановился:

— Песенница Клязьмина, сколько тебе лет от роду?

— Я счастливая — Октябрю ровесница!

— То-то и есть. Ты свою затею брось. Мало ли ты чего захочешь! Против всякого такого хотенья есть ученье. А ученье нам ясно указывает, что выше себя не прыгнешь.

— Ты послушай меня, выслушай, Нифонт Перфильич, как все я обдумала… — начала было Таня.

— Ну, милая, ты забыла, что ль? Яйца курицу не учат. Тоже мне нашлись указчики! — замахал старик обеими руками. А потом ругаться стал: — Из какой такой академии ты явилась сюда?

— После семилетки ФЗУ прошла, а теперь вечерами хожу в нашу школу при фабрике, по вашим книжкам учусь, — зарделась Таня.

— А что твое ФЗУ? Это букварь — и только! Ты под стол еще пешком ходила, а я уже институт окончил. Машина — не резина. От машины не возьмешь больше, чем она может дать. Да и у тебя не двадцать рук. Есть предел, и выше его не шагнешь, а ты подняла звон. А на что он? Жалуешься, что тебе не помогают. Чем же тебе я могу помочь?

Не ждала, не чаяла Таня такой обиды. Будто пол зашатался под ногами. Всё заволокло туманом перед глазами. Будто и перед подружками Таня виновата, зря обругана. Подруги ей присоветовали: брось, мол, ты, Нифонт Перфильич больше знает.

«Ужели все это мне только в мечте мерещится, ужели все это не сбудется? — И так подумает Таня, и по-другому она прикинет. — Ведь Нифонт Перфильич на этой ткацкой жизнь прожил… Машину он знает, чай, получше всех. Уж не напрасно ли я своей мечтой забила себе голову?»

Мечты — а с ними и ночи бессонные. Советовалась Таня с подругами — не нашла себе ответа. По берегу одна задумчиво ходила — не нашла себе ответа. С кем же теперь еще посоветоваться?

Уж брезжит рассвет — ну, тут только и закроет Таня книгу. Хочется найти в книге отгадку на свои мысли. А книга Нифонтом Перфильичем писана. Только голову в беде не вешала Таня. Горько порой на сердце, да про то знает лишь она одна. На гулянке веселья нет.

Опять та же морока. Сколько ни бьется Таня, мешают ее мечте. А больше всех Нифонт. Таня снова к нему, а он как раскрыл, ровно кудесник, свои книги — и пошел, пошел катать по-ученому! От мечты Нифонт не оставил камешка на камешке. И не думай, мол, ты, неотвязчивая девчонка, встать против моей науки.

Не от дождя, не от росы в ту ночь, а от слез была влажна подушка под щекой у Тани. Сил и желанья у нее с избытком, а развернуться не дают ей здесь. Пришла к станкам невеселая. Старая ткачиха Савельевна остра на язык: