Андрей Ильин - Александр Золотая грива

Лисица услышала громкий топот, обернулась – прямо к ее норе снова направляется глупый человеческий детеныш. Надо его непременно наказать, чтобы неповадно было шататься по чужому лесу и она бросилась навстречу с громким злым тявканьем. Человеческий детеныш немедленно кинулся прочь в кусты и лисица с радостью поняла, что уж сейчас она непременно догонит и искусает дурака. Оставалось еще чуть-чуть, как вдруг прямо из-под ног человека выскочил толстый серый заяц. Охотничий инстинкт лисицы мгновенно сработал, она бросилась на зайца – прыжок, еще и вот глупый неуклюжий толстяк забился в зубах. Алекша краем глаза заметил, как лиса схватила зайца и быстро потащила в нору. Мальчик развернулся и с громким криком бросился на лисицу. Та от неожиданности подпрыгнула, но зайца не выпустила – это все-таки глупый маленький человечек, чего бояться? Но когда глупый человечек больно огрел по спине тяжелой палкой и замахнулся еще, лисица бросилась наутек. Побежала обратно через те же кусты. Здоровенный заяц сильно мешал – цеплялся за ветки, путался под передними лапами, а проклятый человеческий детеныш не отставал и со всех сил лупил палкой по лисьей спине. Наконец зверь не выдержал – лисица разжала зубы и стремглав бросилась прочь от злого детеныша человека. Алекша схватил задушенного лисицей зайца и, не чуя ног от радости, побежал к избушке Бабы-Яги. Первое, самое маленькое задание у него получилось!

Стараясь не загреметь чем-нибудь, осторожно пробрался к печи. Бабка лежит на полати, отвернувшись, но Алекша почему-то уверен, что она все видит и знает. Чувствуя, что невольно краснеет от пережитого позора, принялся неуклюже потрошить зайца. Кое-как содрал шкуру, выбросил внутренности и промыл очищенную тушку. Залили воды в чугунок, бросил туда зайца и поставил в огонь. Его ни чуть не удивило, что печка горит и не гаснет. Когда мясо сварилось, в бульон засыпал крупу и снова в печь. Он так старался приготовить вкусно, что не заметил, как потемнело в маленьком оконце. В избушке тоненько зазвенели комары, самый храбрый впился острым хоботком в шею с явным намерением напиться Алекшиной кровушки. Мальчик звучно хлопнул ладошкой и комариный герой откинул лапки. От хлопка бабка завозилась, вроде как только проснулась, и громко, с волчьим завыванием, зевнула.

– Ну что, отрок, получилась каша или как? – спросила Баба-Яга, насмешливо глядя на Алекшу.

– Получилась, бабушка, получилась, – торопливо заверил ее « отрок», – мой руки и садись за стол.

– Чего мыть? – подозрительно спросила Баба-Яга.

– Руки… м-мыть, – заикаясь от страха, повторил Алекша, – мой учитель называл это хорошими манерами.

– Ага, хорошие манеры, значит, – повторила Баба-Яга, – ну-ну, а еще что говорил тебе учитель?

– Что нельзя локти на стол класть, чавкать и рыгать, – тихо сказал Алекша.

– А что, правильно, – вдруг согласилась Баба-Яга. – Я вот, бывало, приду в гости, к подругам, сядем мы за стол поужинать, так поговорить невозможно, так все чавкают и это, как оно… рыгают! Ну, никакого тебе уважения и внимания. Обидно!

Алекша накладывает полную миску разваристой гречневой каши. Рядом, на чистую дощечку – аккуратно нарезанное заячье мясо.

– Садитесь кушать, уважаемая бабушка, – вежливо пригласил он Бабу-Ягу.

Бабка прислонилась спиной к стене. Благодушно посмотрела на Алекшу:

– Ну, молодец, молодец, хорошую кашу сварил. Я такой давно не ела. Только чего ты по лесу бродишь, – спросила она, – по делу или заплутал?

Баба-Яга подобрела, глаза утратили багровость, светились розовым и даже страшные клыки куда-то спрятались. Алекша ободрился и рассказал ей свою нехитрую историю. Бабка молча выслушала, потом достала откуда-то лучину и начала задумчиво ковырять в зубах.

– Так ты, значит, учиться любишь. Это хорошо, – сказала она, – только ведь не любят грамотных и знающих.

– Почему? – удивленно спросил Алекша.

– Не знаю, – ответила Баба – Яга, – не любят и боятся, почему, сама не пойму. Я ведь тоже не в лесу родилась, под пнем завелась. Тоже учиться нравилось, все на лету схватывала. Научилась разбираться в травах, колдовство узнала, да вообще много чего, а человеческую натуру так и не понимаю. За то, что много знаю, меня и …, ну, в общем, стала жить одна в лесу. Глупые селяне меня богиней смерти прозвали. Я и правда многое знаю о жизни и смерти, но ведь не богиня же. Эх, да что с дураков взять! Ладно, отрок, ложись покудова спать, а там видно будет. Утро вечера мудренее, – бабка махнула рукой и опять с завыванием зевнула.