А. Ибрагимов - Cтарый царь Махабхараты. Свобода выбора и судьбa в индийском эпосe

Желание Дхритараштры избавить своего первенца от страшной участи по-человечески понятно, но не будем забывать, что на другой чаше весов – предсказание об истреблении всего царского рода и разорении страны. Может быть, Видура преувеличивает масштаб неприятностей, которые суждено устроить Дурьйодхане? Скорее всего – нет, и предсказанию можно доверять. Во-первых, решение это коллегиальное: заодно с Видурой высказываются «лучшие из дваждырождённых». Кроме того, и святой провидец Вьяса знает о грядущих несчастьях, и предупреждает свою мать, старую царицу Сатьявати (Мбх I, 119, 7–8): «Наступает время страшное, полное всяких обманов, разных пороков… Удались в изгнание… чтобы не увидеть ужасной гибели своего собственного рода». Слова отшельника звучат несколько абстрактно, но никакого сомнения в личности виновника грядущих бед у старой царицы нет. После разговора с сыном Сатьявати «вошла к своей невестке и сказала ей: „О Амбика, благодаря дурной политике твоего сына (Дхритараштры – А. И.) потомки Бхараты… погибнут, а также и горожане – так нам стало известно“». Очевидно, предсказание Вьясы настолько ужасно, что старая царица с двумя невестками удалились в лес, где «предались суровому покаянию и, покинув своё тело… отправились тогда в желанный путь». То же самое предсказание Дхритараштру не напугало, во всяком случае, не напугало настолько, чтобы он пожертвовал своим первенцем. Это примечательное обстоятельство: Дхритараштра откажется от власти и решится на отшельничество только древним старцем, на пятнадцать лет пережив всех сыновей и внуков.

Насколько естественно выбор Дхритараштры выглядит в контексте эпоса? По преданию, древний афинский герой-эпоним Леонт (именем его была названа одна из десяти аттических фил) «согласно прорицанию бога… отдал для общего спасения (на жертву) своих дочерей» (Павсаний «Описание Эллады» I, V, 2). Судя по многочисленным примерам из ВЗ, в древней Палестине принесение в жертву первенца (или ребёнка вообще, чаще мальчика) было распространено среди разных этнических и религиозных групп. Так, моавитский царь Меса принёс своего сына и наследника в жертву, чтобы отвратить военное поражение: «И взял он сына своего первенца, которому следовало царствовать вместо него, и вознёс его во всесожжение на стене» (4 Цар 3, 27). Так же поступали арамеи из ассирийского Сефарваима [«…Сефарваимцы сожигали сыновей своих в огне Адрамелеху и Анамелеху, богам сефарваимском» (4 Цар 18, 31)], и даже древние евреи. Иудейский царь Ахаз «сына своего провёл через огонь, подражая мерзости народов, которых прогнал Господь от лица сынов Израилевых» (4 Цар 16, 3). Если в данном примере можно усмотреть осуждение человеческих жертвоприношений, то в других случаях подобные сообщения выглядят более нейтрально: иудейский царь Манассия также «провёл сына своего через огонь» (4 Цар 21, 6), и первый царь евреев Саул пытался принести в жертву своего сына Ионафана, чтобы прекратить военные поражения в войне с филистимлянами, но народ заступился за принца (1 Цар 14, 43–45). За несколько поколений до этого свою единственную дочь принёс по обету в жертву Господу победоносный полководец евреев девятый из судей израильских Иеффай (Суд 11, 29–39).

Помимо принесения первенца в жертву во время бедствий, были и другие, не менее веские побуждения: «Ахиил Вефилянин построил Иерихон: на первенце своём Авираме он положил основание его и на младшем своём сыне Сегубе поставил ворота его…» (3 Цар 16, 36). Язычники Иерусалима [«…Построил Соломон капище Хамосу, мерзости Моавитской, на горе, которая перед Иерусалимом, и Молоху, мерзости Аммонитской» (3 Цар 11, 7)] приносили такие жертвы в долине Хинном; из ханаанейского названия «ге Хинном» (долина Хинном) произошёл термин геенна. Само жертвоприношение детей по-финикийски называлось «молх», что ещё в древности породило ошибочное представление о жестоком боге Молохе.

Дело не ограничивалось Хамосом, Молохом и прочими «мерзостями». Самая известная история о принесении героем сказания в жертву собственного ребёнка это, разумеется, сюжет о том, как Бог повелел Аврааму принести в жертву своего первенца Исаака на горе Мориа (там впоследствии будут возведены первый и второй храмы). В последний момент выяснилось, что это была только проверка на лояльность, и Исаак был земенён бараном, но мотив принесения ребёнка в жертву ради «высшего» блага нам очень интересен, и мы рассмотрим сюжет о едва-не-принесении Исаака в жертву подробно. «…И устроил Авраам там жертвенник, и разложил дрова, и связал сына своего, Исаака, и положил его на жертвенник, поверх дров. И простер Авраам руку свою, и взял нож, чтобы заколоть сына своего. Но ангел Господень воззвал к нему с неба и… (Господь через ангела) сказал: не поднимай руки своей на отрока и не делай над ним ничего; ибо теперь я знаю, что боишься ты Бога и не пожалел сына твоего, единственного твоего, для Меня» (Быт 22, 9-13). Здесь сказание подчёркивает покорное следование несчастного отца установленному порядку , оформленному в данном случае как приказание Бога.