Томас Роллестон - Мифы, легенды и предания кельтов

Он недвижим. Что же, Фергус, дети, женская любовь,
Вековечные стремленья, что людей волнуют кровь,
Не нужны тебе, ведь глубже тайны мертвым здесь открыты…
Для любви не встал — хотя бы песню не проспи ты!

Первым рифмой съединил ты жизни радость и печали,
Саги о любви и войнах в той поэме прозвучали,
Но утрачено величье, и в преддверье тяжких дней
Жизнь ирландцев ты украсишь только песнею своей.

Фергус встал; туман поднялся, сумрак молнией сверкнул.
Сделал шаг — зеленый плащ полой плеснул.
Так темна была та туча, что сгустилась вкруг него,
Что Эмин увидел только дым и больше ничего.

Верный брат пытался трижды мрачный сумрак превозмочь,
Но туман не расступался, трижды гнал Эмина прочь.
Наконец разнесся голос от земли до облаков —
Ночь прислушалась, раскинув синий звездный свой покров.

Словно бы пастух небесный сбросил вниз овечий пух,
Греческих божеств от зависти смутился дух,
И туман блестит и вьется, а на небесах горят
Звезд сияющие очи, и внимателен их взгляд.

Вкруг певца туман сгустился, как чудовищная гроздь,
До утра глубокий голос говорил под сенью звезд,
Но, когда рассвет забрезжил и развеялся туман,
Только Муирген остался, вдохновеньем обуян:

— К Сэнхану! Отец, скорее, не упустим звездный час!
Слушай песню, что утрачена была и вновь нашлась.
— Да, героев поступь слышу я в теченье гордых слов.
Голоса звучат в чертогах славных минувших веков.

Стих внезапно обретенный Муирген трижды повторил
И затем лишь, утомленный, к верной деве поспешил.
— Богатырь в любви и сече, что так бледен и устал?
— Я любовь и жизнь саму на песню променял.

— Горе мне! Что толку в песне, коль тебя не воскресить.
— Песня радость дарит гэлам — слава вечно будет жить!
— Славой, что ли, ты мне хочешь слезы горьки утереть?
— Я исполнил долг вассала — а за это хоть на смерть.

И опять король в палатах пир накрыл, пылает жар.
Сэнхан на почетном месте, во главе стола, как встарь.
— Кубок Сэнхану! В награду дам две чаши золотых,
Если нам споешь под арфу «Похищенье» древний стих.

— Так звучите, глас и арфа! — восклицает Муирген юн.
Поклонившись властелину, дивный бард коснулся струн.
По весне река в разливе заливает дол и весь —
Так же вольно и бурливо полилась под арфу песнь.

Как потоком закрутила песнь людей со всех сторон,
Понесла, и Гуайре звукам внемлет с трепетом, пленен.
И не слышит от придворных, и не видит замка стен —
Перед ним луга и пашни, крепость в окруженье стен.

И виденье за виденьем в звучных рифмах восстает.
Даже тот, кто усмехался, с удивленьем новых ждет
Звуков — так своим искусством бард их всех околдовал,
Что сердца забились чувством, и волненьем полон зал.

Жалостью смягчились лица, в песне услыхав беду.
Но свободу принесла супруга мужу на бегу
В состязанье с колесницей; муж спасен из плена был.
Не один суровый воин не таясь слезу пролил.

Вновь челом все прояснились, взор надеждой заблистал —
Бард поет, как юн Кухулин землю под защиту взял
Против Медб с ее войсками — «Дайте силу показать
Юному вояке!» — войску приказала Медб стоять.

— Раз он жаждет смерти, что же, на его могиле
Надпись славно возгласит о доблести и силе,
Ибо не было от века славы, почести такой
Воину и человеку, как «Покойся же, герой».

— Как, храбрейших и сильнейших он разит и не устал?
Сам Фердиад, брат названый, в поединке тоже пал.
Зал с восторгом рукоплещет, не скрывая и рыданья,
Хоть сражен Фердиад, брата он целует на прощанье.

Слышите ли поступь армий? Чу! Удар прервал сей гул,
Конал, доблестью известный, так секирою махнул,
Что сгустился сумрак в зале, страх повеял над толпой
И Кухулин словно ветер в колеснице боевой.

Все внимают, но с опаской, все дивятся, но дрожат.
Короли, что входят в залу, уж давно в гробах лежат.
Любопытство отступило, разом страх на всех нашел,
Грозно тень провозгласила: «Фергус, Роя сын пришел!»

Распахнув туман, как саван, ветра ледяной порыв
В залу с Фергусом ворвался, ужас в душах поселив.
— О арфист! Проворны пальцы ты на струнах задержи!
Поклонись-ка властелину! — Смотрят — Муирген недвижим.