Павел Крусанов - Калевала

— Не зналась я ни с женатым, ни с холостяком, — сказала бедная Марьятта. — Сорвала я на пригорке бруснику, проглотила ее и отяжелела.

Не поверила ей мать, и пошла тогда Марьятта к отцу — просить его о бане. Но разгневался отец пуще матери и сказал грозно дочери:

— Уходи прочь, блудница! Ступай, презренная, рожать в медвежью берлогу, чтобы растерзал там тебя когтями зверь!

— Нисколько я не блудница и презирать меня не за что, — ответила достойно дева. — А рожу я великого героя, который будет сильнее даже самого Вяйнемёйнена!

Не зная, в какую дверь ей стучать, послала Марьятта добрую служанку Пилтти в деревню, чтобы попросила она соседей о бане, где смогла бы бедняжка разрешиться от бремени.

— Но к кому мне бежать? — спросила Пилтти. — У кого искать помощи?

— Беги прямо к Руотусу, чей дом стоит над речкой Сарой! — сказала мучимая родами Марьятта.

Скора была девочка Пилтти и без приказания: подобрав передник и платье, поспешила она к Руотусу — только шишки поскакали из-под ног.

В полотняной рубашке сидел хозяин за столом и ел пирог, запивая его медом.

— Что скажешь, негодная служанка? — спросил спесиво Руотус.

— Пришла я просить о горячей бане, — сказала хозяину Пилтти, — где могла бы одна несчастная разрешиться от бремени.

Вошла тут перевалкой в горницу жена Руотуса, уперла руки в бока и спросила:

— А для кого нужна баня?

— Для Марьятты, — ответила Пилтти.

— Нет у нас для чужих бани, — сказала злая жена Руотуса. — Стоит у соснового леса на пожоге хлев — пусть там и рожает блудница: надышит там лошадь пару — в нем и попарится!

Поспешила Пилтти обратно и, рассказав Марьятте, что не нашла в деревне для нее бани, передала слова хозяйки Руотуса. Заплакала горько красавица Марьятта о своей доле и, подобрав подол и прикрыв живот веником, мучимая болями в лоне, как последняя рабыня, поспешила в темный хлев на краю соснового леса. Дойдя до места, попросила она лошадь надышать посильнее, чтобы сделался в хлеву теплый пар, как в бане, и смогла бы дева родить дитя в тепле и покое. Стала лошадь дышать на страдающее чрево, и сделалось в хлеву жарко, словно в бане, а пар сгустился в капли и закапал со стропил. Довольно покупалась стыдливая девица в этой влаге и родила на свет сыночка. Обмыв младенца, спеленала его Марьятта в яслях на сене, а после взяла на колени и дала ему грудь.

Так качала она его и кормила, гладила по головке и расчесывала волосики — так баюкала нежно дорогое дитя, пока, для себя незаметно, не уснула. Когда же вновь проснулась Марьятта, то увидела, что исчез с ее колен ребенок и не видно его нигде рядом. Принялась девица искать милого сыночка, золотое свое яблочко: заглянула под сани и за жернов, посмотрела в траве и за деревьями — но нет его нигде. Пошла она по горам и рощам, по пескам и полянам, раздвигая на пути каждый куст, но нигде не отыскала и следа пропавшего ребенка.

Увидев звезду на небе, спросила ее с поклоном Марьятта:

— Не знаешь ли ты, куда подевался мой сынок, где скрылось мое золотое яблочко?

— Если б знала, то не сказала, — ответила звезда, — ведь это он, сынок твой, сделал так, чтобы в холоде и темноте блистала я на небе.

Ни с чем отправилась дальше Марьятта. В то время по воздушной дуге вышел навстречу ей месяц, и спросила его дева:

— Не видал ли ты моего сыночка? Не знаешь ли, где он скрылся?

— Если б и знал, так не сказал бы, — ответил месяц, — ведь это он сделал так, чтобы по ночам ходил я стражем над землей, а ясным днем отсыпался.

Пошла Марьятта дальше, и вскоре поднялось ей навстречу солнце. Поклонилась ему дева и спросила:

— Что знаешь ты, золотое, о моем сыночке? Не встречало ли его на своем пути?

— Знаю я твоего сына! — ответило солнце. — Это он так устроил, чтобы ясным днем ходило я по небу в светлом золоте и блистающем серебре. Знаю я и где искать его: забрался твой сынок в болото и увяз по пояс в топи.

Поспешила Марьятта к болоту, отыскала там младенца и отнесла домой.

Через две недели решила дева наречь сына — звала она сама его «цветочек», но должно быть и для людей у дитяти имя. Вскоре прибыл для крещения старец, чтобы окропить младенца водою и, с молением, дать ему имя, но, узнав, как явился ребенок на свет, решил старец, что заколдован этот мальчик, и не пожелал крестить его до тех пор, пока не осмотрят и не одобрят его мудрейшие в Калевале. А кто осмотрит дитя из мудрейших, как не вещий прорицатель Вяйнемёйнен? Пришел певец к Марьятте, выслушал историю сына, оглядел его и вынес такой приговор: