Павел Крусанов - Калевала

Как услышала это Лоухи, так поняла, что нависла над ней нешуточная беда, и тут же устремилась обратно в Похьолу. Добравшись до железной скалы, сняла она с запоров чары и выпустила из глубоких недр на волю месяц и солнце, решив навсегда оставить свои козни против светлой Калевалы. После этого обернуласть старуха сизым голубем и, вновь прилетев к кузне Ильмаринена, села на порог у двери.

— Что нужно тебе у моего порога, сизокрылый? — спросил Ильмаринен птицу.

— Затем я здесь, — ответил голубь, — что принес тебе радостную весть: вновь теперь свободны месяц и солнце — погляди, уже восходят они на небе!

Вышел Ильмаринен из кузницы, посмотрел на небо и увидел, как подымаются над горизонтом слепящее солнце и сияющий месяц. Тут же поспешил кузнец, забыв про молот и наковальню, к Вяйнемёйнену и в доме его воскликнул радостно:

— Скорей выходи на двор — вновь вернулись на небо месяц и солнце, вновь сияют они на своих путях!

Не мешкая, вышел Вяйнемёйнен на двор, поднял лицо к небу и увидел над собою светила — снова свободно плыл в облаках месяц и как прежде благодатным теплом одаривало землю солнце. Возликовал вещий старец и пропел светилам такую руну:

Жила в светлой Калевале девица-красотка Марьятта. Выросла она при отце с матерью и была отменной скромницей, так что иной раз являла стыдливость сверх меры: питалась рыбой и мягкой сосновой корой, но не ела яиц, потому что топтал курицу петух, и не брала в рот овечьего мяса, раз была овца под бараном. Посылала мать Марьятту доить коров, но так отвечала ей дочка: «Никогда не возьмусь я за вымя той коровы, что поиграла с быком, а у телок молока не бывает». Запрягал отец Марьятте жеребца в сани, но не хотела она ехать на жеребце, приводил брат кобылу, но говорила стыдливая девица: «Не поеду я на кобыле, с жеребцом игравшей, — запрягите мне лучше жеребенка, что родился по осени».

Так и жила Марьятта чистою девицей, кроткой и прекраснокудрой, — в доме же была ее работа выгонять в поле стадо и ухаживать за ягнятами да ярками.

Раз взошла Марьятта со стадом на холм, на лесную ягодную поляну, и присела послушать, как кличет в лесу серебристая кукушка. Чуть примолкла птица, и спросила красотка кукушку, как спрашивают все девицы:

— Скажи мне, птица с серебристым горлом, долго ли буду я незамужней пастушкой бродить со стадом по лесным полянам и рощам? Год ли, два? Пять или десять? А может, совсем уж недолго осталось?

Но промолчала кукушка, а вместо нее окликнула Марьятту с пригорка ягодка-брусника:

— Сорви меня, девица! Многие женщины хотели полакомиться мною, но взять никто не сумел. Сорви, иначе съест меня червяк или улитка!

Чтобы увидеть ягоду и выбрать ее нежными пальцами со стебля, прошла Марьятта немного по тропе, глядь — брусника на большом камне под деревом: вроде бы и на ягоду похожа, вот только выросла странно — с земли ее не взять — высоко, а с дерева — слишком низко. Подняла девица прутик и сбила им ягоду на землю. С земли прыгнула брусника сама Марьятте на башмачок, с башмачка вскочила на колено, оттуда — на оборку платья, потом — на медный поясок, с пояса — на грудь, с груди прыгнула на подбородок, а с подбородка — прямо в нежные губы: скользнула брусника девице в рот, покатилась по языку в горло и прошла во чрево. От этой брусники понесла красавица Марьятта, и отяжелела ее утроба.

Вскоре пришлось девице оставить пояса и тайком ото всех ходить в баню. Глядя на это, задумалась мать: отчего это дочка Марьятта гуляет в платьях без пояса и украдкой во мраке бегает в баню? А тут как раз подоспел десятый месяц и настало время красавице рожать.

Стало чрево томить деву сильною мукой, и обратилась Марьятта к матушке:

— Согрей мне, дорогая, в бане потеплее местечко, чтобы смогла я родить и обмыть дитятю!

Но ответила ей гневно мать:

— Прочь ступай, блудница Хийси! Ничем тебе не помогу, пока не скажешь, с кем лежала! Холостой он молодец или женатый муж?