Ричард Барбер - Святой Грааль. Во власти священной тайны

Но при всем реализме Кретьена ему был необходим материал, позволяющий облечь его идеалы в наряд, соответствующий времени, в котором они могли реально иметь место. Те истории о короле Артуре, которые могли быть известны ему, оказались тесно связаны с миром магических приключений. Эти истории развиваются среди любовных перипетий героев и героических побед на турнирах. Реальный странствующий рыцарь наверняка скучал в паузах между турнирами. Наиболее близкий аналог подобных героев — Уильям Маршал, автобиография которого подробно описывает его рыцарскую карьеру. Свои подвиги и деяния он часто описывает скорее в юмористической, нежели романтической манере. Кретьен ищет спасения от подобных прозаических реалий рыцарской жизни в часто перемежающихся фантастических эпизодах, придающих его историям мистическое напряжение и повествовательную динамику — качество, определяемое формулами «итак, сегодня мы прочтем» и «продолжим в следующий раз» и начисто отсутствующее в chansons de geste с их бесконечными битвами, батальными сценами и раздорами из-за феодальных прав. Например, в том же «Ивейне» герой клянется спасти девушку, которую несправедливо обвиняют в мнимом преступлении и собираются сжечь на костре на следующий день. Он проводит беспокойную ночь в чьем-то доме, а утром просыпается от воплей хозяина, который призывает на помощь, ибо некий великан угрожает похитить его дочь. Ивейн не может отказать ему, хотя и сетует, что из-за этого проклятого великана он может не успеть спасти ту девушку, как обещал. Кретьен искусно изобретает это препятствие, благодаря которому читатели и слушатели, затаив дыхание, ждут, переживая, — сумеет ли Ивейн убить гиганта и успеть на помощь девушке. В романе «Эрек и Энида» герой, отправляясь на поиски приключений, берет с собой свою жену и принуждает ее дать обет молчания. Однако настает момент, когда жена видит, что Эреку угрожает враг, которою тот не замечает. Эмоциональное напряжение здесь создается необходимостью выбора между решением нарушить клятву и спасти мужа или сохранить верность клятве и тем самым обречь супруга на верную смерть. Или взять другой знаменитый пример из романа «Ланселот, или Рыцарь повозки», написанный ок. 1175–1197 гг. Когда Ланселот, один из рыцарей Круглого Стола, лишается коня, спеша верхом на помощь Гвиневре, и видит некую проезжающую мимо повозку, перед ним встает та же дилемма: подобает ли ему, к своему стыду, продолжить путь в этой повозке, на которой возят рыцарей, осужденных на казнь, или же он должен гордо стоять на месте, рискуя опоздать и не успеть спасти Гвиневру?

Но какова же была та публика, которую так стремился держать в постоянном напряжении Кретьен? У нас нет точных сведений о том, кем были его поклонники, и мы не можем сказать наверняка, читались ли его творения вслух или просто про себя и в одиночку, подобно тому как читаем сегодня мы. Дело в том, что его творчество находится на линии водораздела между преимущественно изустной культурой, в русле которой истории лишь изредка записывались на страницах манускриптов, и новым миром, в котором письменное слово становилось нормальным способом и средством общения между автором и его публикой. Вполне резонно предположить, что chansons de geste исполнялись публично и вслух, да и любое повествование с целым рядом кульминационных моментов типа тех, о которых мы уже говорили, вероятнее всего, исполнялось в ситуации, предполагавшей чтение вслух, а не про себя. Это, а также излюбленная тематика Кретьена говорят в пользу того, что его публикой были именно рыцари, не слишком образованные, но и не начисто лишенные связи с интеллектуальным миром. Мнение о том, что Кретьен адресовал свои создания образованным клирикам и ученым и что это наложило особый отпечаток на стилистику его повестей, представляется нам менее вероятным. В отличие от трактата об искусстве куртуазной любви, созданного Андреасом Капелланом [23], — трактата, который был современником любовных романов Кретьена и который можно считать замаскированным экзерсисом по философской аргументации, по всей вероятности, принадлежащим перу одного из преподавателей Парижского университета, я считаю, что произведения Кретьена следует принимать за чистую монету — именно так, как они написаны. За исключением нескольких галантных реверансов перед своим очередным патроном, он не писал специально для посвященных и не участвовал ни в каких пропагандистских кампаниях.