Легенды Крыма

В нем помещено краткое житие Стефана Сурожского и на полях сделаны пометки последующими обладателями рукописи ХIII и ХV веков, пометки, относящиеся к интересам и событиям местной сурожской жизни. Из этих пометок можно заключить, что память св. Стефана праздновалась, как у нас теперь, 15-го декабря, что мощи его покоились на алтаре св. Софии, и что в Суроже в честь него была построена церковь, которую, вместе с св. Софией, разрушил в 1327-м году некий Агач Пасли. Уцелели ли, при этом мощи св. Стефана и сохранились ли они после того в Суроже до времени окончательного разгрома города турками в конце XV века, не выяснено.

Но если мы не знаем ни одного подробного греческого жития Стефана Сурожского с приведением посмертных чудес и в том же числе чуда с русским князем Бравлиным, то такие жития святого в древнерусской литературе XV-XVI веков не составляют исключения.

Еще в начале XV века в Москву прибыл из Сурожа Стефан Васильевич Сурожский (родоначальник Головиных и Третьяковых), и, может быть, он-то и завез на Русь жизнеописание св. Стефана, как остроумно догадывается В. Васильевский в своем известном труде «Житии св. Георгия Амостридского и Стефана Сурожского». Вероятно, переводом на русский язык он и популяризировал привезенное житие.

Для успеха такой популяризации почва была вполне подготовлена постоянными торговыми связями русских с сурожцами. Шелковые сурожские товары были в большом ходу, а в Новгороде был особый Сурожский двор. Русские жили в Суроже, как сурожане на Москове, и имя сурожанина недаром запечатлено в наших былинах.

Из пометок на полях сурожского синаксария мы знаем, что сурожане чествовали память новоявленных русских святых, князей Давида и Романа, тем понятнее было чествование на Руси греческого сурожского святого.

Надо думать, что русское житие Стефана появилось именно в XV веке, а не раньше, так как в состав его вошло заимствование из жития Петра митрополита, а митрополит Петр умер в начале XV века. Такое житие от XV века дошло до нас в сборнике Румянцевского музея №435, и страницы этого сборника, относящиеся к походу Бравлина, мы приводим ниже.

С этого же времени на житие Стефана начинают делаться посылки. Так, в жизнеописании преп. Дмитрия Прилуцкого, составленном во второй половине XV века, как отметил В.О. Ключевский, приведен рассказ из Стефанова жития.

В XVI веке житие Стефана Сурожского рассматривается уже как важный исторический документ, и приведенный в нем рассказ о походе князя Бравлина принимается как факт. Так Степенная книга царского родословия говорит:

«Иже и прежде Рюрикова пришествия в словенскую землю, не худа бяша держава словенского языка; воинствоваху бо и тогда на многие страны, на Селунский град и на Херсон и на прочих тамо, якоже свидетельствует нечто мало от части в чудесах великомученика Дмитрия и святого архиепископа Стефана Сурожского».

Однако в последующее время доверие к исторической ценности жития падает, и эпизод с князем Бравлиным не входит ни в печатный пролог 1642-го года, ни в Минеи-Четьи Димитрия Ростовского. Постепенно легенда о походе на Сурож ускользает из историко-литературного кругозора, и забывается настолько основательно, что только благодаря найденному Востоковым одному рукописному сборнику с легендами, наши историки снова вспомнили о ней с половины XIX века.

Разбирая и оценивая достоверность этой легенды, приходили к самым различным заключениям. Одни принимали, другие отрицали ее, третьи приурочивали сообщаемый в легенде факт к более поздним временам. Составилась целая литература предмета. Куник и Гедеонов, Иловайский, Макарий, Филарет и Порфирий, Соловьев и Бестужев-Рюмин посвятили легенде свои строки. Но особенно обстоятельно, с полной тщательностью разобрал вопрос В. Васильевский. Анализируя материал, Васильевский заключает, что русский излагатель легенды несомненно кое-что добавил от себя сверх того, что было в греческой рукописи, не той, которая дошла до нас с кратким житием Стефана, а другой, содержавшей житие с посмертными чудесами, до нас не дошедшей. Так, приспособляясь к тогдашним литературным вкусам русского общества, он внес добавления из жития Иоанна Златоуста и Петра Митрополита. Однако автор славяно-русской редакции Стефанова жития в отношении фактической стороны строго держался греческого источника. Он не сделал промаха ни в наименовании храма, где почивали мощи, ни в других случаях и сохранил имя Бравлина, не пытаясь даже пояснить русскому читателю это малопонятное для него имя.