неизвестен Автор: Сказки и легенды ингушей и чеченцев

В международном сказочном репертуаре герои в большинстве случаев безымянные, в сказках же вайнахов они часто имеют и собственные имени (Тимар, Жосарко, Махтат, Пахтат, Чайтонг, Берза Дог и др.). Возможно, это более позднее явление — об этом, по нашему мнению, свидетельствует то, что некоторые имена — мусульманские (Ахмед, Магомед, Мовсур и др.).

Архаическая героическая (или богатырская) сказка является, как сказал С Ю. Неклюдов, «предшественницей наиболее ранних форм героического эпоса и столь близка к ним, что грань между жанрами подчас провести затруднительно. Однако она принимает участие и в генезисе „классической“ волшебной сказки, будучи особенно тесно связана с волшебной сказкой героического типа (AT 300–301, 4550–551). Если архаическая сказка стоит у истоков героического эпоса, то позднейшую „сказку об эпических богатырях“ можно рассматривать как одну из завершающих ступеней его эволюции: процессы зарождения и разрушения жанра оказываются, таким образом, до известной степени симметричными» [175, 82].

Для волшебной и героической сказки обязательны присказки и концовки. Во многих присказках, где речь идет о времени действия сказки, повторяются ритмичные словосочетания типа: «Давным-давно, в далекие времена…», а затем следуют пространственные понятия — «за девяносто девятью горами, где волны моря, набегая друг на друга, плачут, где скалы, ударяясь друг о друга, высекают молнии…». Временная формула сочетается с пожеланием удачи; характерно, что уже в присказке четко звучат социальные мотивы: «Давным-давно, в далекие времена, чтобы удача тебе (слушателю. — А. М.) сопутствовала, чтобы сын князя из колыбели не встал, а волчий щенок из норы не выполз…» (подробнее см..№ 14, примеч… 1). Довольно часто присказка имеет чисто бытовой житейский смысл: «Сказка, сказка, пастушья сказка! У доносчика пусть язык отсохнет, у сплетника пусть душа оборвется! Плохой хозяин дома пусть умрет! Плохая жена пусть умрет! Если жена хорошая, пусть она, радостная, возвращается к родственникам мужа и чтит своих родителей!»

Иногда концовка совпадает с присказкой: «Пусть у того, кто распустит о них (о героях сказки. — А. М.) сплетни, язык отсохнет, у доносчика пусть душа оборвется! Пусть недостойный не родится, а если и родится, пусть умрет!» Последнее проклятие нередко встречается и в финале героико-эпических песен вайнахов.

Довольно часто стихотворные концовки сказок представляют собой пожелания вражды врагам и изобилия, добра-благодати сказочнику и слушателю:

Художественной структуре присказок и концовок присущ ритмический строй речи, который характеризуется правильным чередованием ударных слогов в каждом предложении. Стихотворную форму, или синтаксической параллелизм, он приобретает благодаря повторяющимся в конце словам. Существует даже сказка-присказка, основанная на парадоксе:

Сказители, как и слушатели, понимают, что в сказке преобладает фантастика, выдумка. В ней уже присказка настраивает слушателей на веселый лад, переносит их в фантастический и чудесный мир. Поэтому можно сказать, что «сказка есть нарочитая и поэтическая фикция. Она никогда не кидается за действительность» [185, 87], и «установка на поэтический вымысел» подтверждается сказочными сюжетами вайнахов. Но вымысел сказок, несмотря на фантастичность, невидимыми нитями связан с объективным миром, реальностью.

Затухание сказочной традиции проявляется прежде всего в волшебных и героических сказках. Сюжеты их подверглись некоторой деформации, что выразилось в искусственной контаминации (см., например, «Овдилг», № 8), убыстренном темпе действия, проникновении современной лексики (койка, фургон, фаэтон, балалайка, чемодан, винтовка и т. д.) и фразеологии («если учесть наш труд», «муж ушел на войну», «ты на всю жизнь будешь обеспечена», «ушел в кино или в театр» и т. д.), стремления к точности при определении времени и расстояния.

В позднейших социально-бытовых сказках «установка на вымысел» обретает форму алогизма. Их условно можно разделить на несколько групп, циклов. Это цикл о ворах, отважных и смышленых, наказывающих лишь власть имущих и все награбленное отдающих вдовам и сиротам; о глупых женах и обманутых мужьях; о Цагене — знаменитом острослове и балагуре. Возможно, этот персонаж проник в сказочный эпос в позднейшее время и прочно занял в нем свое место.