Леопольд Воеводский - Каннибализм в греческих мифах. Опыт по истории развития нравственности

Поэтому мы должны заключить, что прототип сказания о Загрее, изменившийся только вследствие приспособления к орфическим взглядам, имел приблизительно следующий вид:

Боги растерзывают (варят или жарят?) и съедают ребёнка, принадлежавшего одному из них. Отцу достаётся сердце, прочим же – остальные части.

Не знаю только, как отнестись к рассказу об истолчённом сердце, для которого не видится достаточного объяснения в аналогии каннибальских обычаев других народов. Только об африканском народе яггах, живущем за Анголой и продававшем, подобно соседнему народу анзиков, человеческое мясо в мясных лавках, мы имеем известие из XVII века, что они приучены были к каннибализму будто бы следующим образом, напоминающим толчение сердца Загрея. Утверждали, что их королева, желая сделать народ воинственным, истолкла в ступке своего собственного грудного ребёнка и, велев сварить эту массу, помазала ею себя и своих воинов, в убеждении, что это средство защищает от смерти и делает человека непобедимым. Народ принуждён был поступать подобным образом и обещаться, что будет есть человеческое мясо. [679] Этот рассказ не вполне лишён вероятия, так как нечто подобное рассказывалось и о Ганнибале: что он приучал своих солдат к человеческому мясу, с тем чтобы сделать их воинственнее. [680] Как бы то ни было, во всяком случае рассказ о толчении сердца должен, кажется, считаться позднейшим изменением. Простое пожирание казалось чересчур неблаговидным. Лишь только первоначальный мотив простого насыщения уступил место другому, – будто Зевс проглотил сердце с целью воспроизвести Загрея, – то нетрудно было внести туда и рассказ о толчении, особенно, если в таинственных обрядах позднейшего колдовства существовал подобный приём.

Несомненно старинной чертой в мифе о Загрее является его растерзание. В вышеприведённом рассказе Фирмиция мы видели, что в память смерти Загрея были установлены празднества, повторявшиеся каждый третий год, в которых вместо человека растерзывали зубами быка. «Следы таких оргиастических празднеств, – говорит Шёманн, – мы находим во многих местах, как, напр., в Фивах, откуда Менады отправлялись на Киферон, в Танагре, в Дельфах, в Аргосе, в Лаконии, в городе Врисах и на Таигете, на острове Наксе, на Крите и в других местах». [681] Мы можем просто сказать, что этот культ был распространён по всей Греции. В указанных Шёманном местностях он отличался только более грубым характером. При этом Шёманн не упомянул ещё островов Хиоса, Лесва и Тенеда, где этому Дионису приносились в прежние времена человеческие жертвы. [682] Сам он назывался вследствие этого ώμηστής или ώμάδιος, что означает «растерзывающий людей». Порфирий говорит прямо, что и в Хиосе, и в Тенеде приносили Дионису Омадию в жертву человека, которого растерзывали. [683] В этих культах, без сомнения, растерзывали и ели первоначально человека, точно так же, как это делалось впоследствии с заменившим его животным. Это поедание человеческого мяса сопровождалось особенно зверскими приёмами, что подтверждается ещё и названием Диониса Лафистия. Мы знаем, что Зевсу Лафистию приносились в древности человеческие жертвы. Слово же Лафистий происходит, как мы уже заметили, от глагола λαφύσσειν, пожирать, которое применялось почти исключительно только ко львам (в Илиаде), медведям, собакам и орлам. [684]

Замечательно только, что в то время как в сказании о Загрее (и в других) говорится о варке, имя Диониса (Омадий) и культ указывают, напротив, на поедание сырого мяса. В сохранившемся у Порфирия отрывке из «Критян» Эврипида хор жрецов Идэйского Зевса поёт: «Веду чистую жизнь с тех пор, как я посвящён в тайны Идэйского Зевса и блуждающего ночью Загрея, и с тех пор, как я производил гром и участвовал в едении сырого мяса». [685] Мифы представляют, по-видимому, смешение первобытного растерзания живого человека на куски, как оно встречается и поныне у некоторых каннибалов, с позднейшим обычаем есть только вареное или жареное мясо. [686]

§ 28. Некоторые другие мифы о растерзании ребёнка

Пенфей.

В теснейшей связи с культом Диониса является беотийское сказание о Пенфее, сыне Эхиона и Агавы, дочери царя Кадма. Оно является в «Вакханках» Эврипида в следующем виде. Дионис, во время своего победоносного странствования, прибывает между прочим и в Фивы, где старик Кадм уступил царский престол своему внуку Пенфею. Всё семейство Пенфея, за исключением одного только Кадма, относится враждебно к культу Диониса. Зато этот последний наказывает мать Пенфея Агаву и сестёр её, Ино и Автоною, умопомешательством, в котором они отправляются вместе с многими другими женщинами на гору Киферон, где совершают вакхические оргии. Пенфей следует туда же, чтобы, влезши на сосну, увидеть с вершины её, что делают вакханки. Тут его усматривает мать Агава, принимает его в своём умопомешательстве за зверя и, вместе с своими сёстрами и прочими вакханками, ловит и растерзывает его. Эту сцену описывает Эврипид следующим образом: «Агава, схвативши руками его левую руку, и упёршись ногою в бок несчастного, вырвала у него рамя не силою, а ловкостью, которую придал рукам её бог (Дионис). Ино сделала то же с другой стороны, разорвавши мясо, и Автоноя и вся толпа вакханок бросились на него. И поднялся двоякого рода крик: тот стонал, пока ещё дышал, женщины же выли (в восторге). Одна из них тащила рамя, другая ногу вместе с обувью; мясо было содрано с рёбер; иная с окровавленными руками разбрасывала кругом мясо Пенфея… Несчастную же голову, которую случайно схватила руками мать, она несёт по Киферону, наткнувши на остриё тирса [687] , как голову дикого льва, оставив своих сестёр в толпе вакханок». [688]