Дмитрий Шеппинг - Древние славяне

Подобные примеры слов с корнями кор и хор находим мы в иностранных мифах. Так, у скандинавов встречаем имена Кара или Кари, бога ветров и холода, и сына его Хроста или Фроста (холода). Вообще же весь миф о Кари имеет, по–видимому, славянское начало. В греческой мифологии, кроме имени перевозчика Харона, напоминающего своим созвучием наше слово хоронить, встречаются также многие слова в языке с корнем кор, как, наприм., корос — дитя, каре — девица, и имена богов Корос — бог света, Корифаиос — название Юпитера в Аркадии, Коропаиос — Аполлон, Кориос — Афродита и Артемида, Кирос — имя Дионисия и Якха (Вакха) в Древней Греции. Кроме того, оракулы в Коропии и Корсии (в Беотии). По–персидски солнце называется коршид, hur–chur–shid или кор, кореж от санскритского корня кри — творить, делать и кара — Творец, податель. По всем этим этимонам весьма трудно определить, имел ли какое–нибудь влияние греческий Корос на нашего Хорша? В нашем мифе Корса или Хорша (Горхо — Корхо — Курхо — Хворш—Хоре и пр.) есть еще с корнями кор и хор — злые духи под названием Кароссов или Каруссов, которые встречаются всегда в соединении с Мароссами и Маруссами; кроме того, у далматов — Летница или Хора, у вендов — боги Коревит и Кродо или Крдо (Кордо); наконец еще у карпатских русняков — Корчун или Крачун.

Из этих филологических исследований мы, между прочим, видим, что Жива и Морена суть коренные названия богинь, олицетворяющих у нас жизнь и смерть; но здесь жизнь не есть еще собственное понятие жизни вообще и относится к ней как частное к родовому понятию, соединяющему жизнь и смерть в одну идею жизненного начала. Эта идея, как сказали выше, имела у всех народов два одинаковых аллегорических олицетворения, выразившихся в земле, как символе плодородия, и женской груди, как символе кормления. Так, напр., египетская Изида, Диана Эфесская у греков и германская Герта олицетворяли понятие земли, как матери природы под формою многогрудной женщины; точно в таком же понятии обоготворялась у поляков Дзидзилия, у нас и сербов Дидилия и Додола. Венды и полабцы обоготворяли Цицу или Цицерлу, которая, по своему имени, как будто намекает на понятие mater, mamella; но она нигде не удержала сего значения и является нам богинею покровительницы родов и грудных детей, почему и трудно определить, имела ли она когда–нибудь высокое значение, приписываемое ей Юнгманом и Ганушем. С другой стороны, богини земли, курляндская Земма и польская Земина, как олицетворяющая землю в более частном значении ее материка, вероятно, также сюда не относятся; поэтому мы скажем об них при описании богов невидимой производительной силы минерального царства.

Несравненно лучше и до скорейших результатов достигли бы мы, если бы стали искать этого общего понятия о жизни в мужеской форме Живы, как Живбога — живого, Жилбога — жизни и Жизлбога, переделанного Машем в Числбога, хотя это лицо совершенно тождественно с понятием Живы; почему не без основания можно предположить, что Жива было имя высшей богини жизни вообще, перешедшее в частное понятие начала жизненного развития. В этом разряде коллективных духов нашего мифа встречаем имя дев жизни, которое соответствует вполне понятию жизни вообще. Венелин приводит еще имя Живиц, называя их славянскими Парками. Вероятно, что Живицы—Дзиевицы —девицы было не что иное, как девы жизни всех прочих славян и что из них позднее развилась индивидуальность Живы, подобно личности Моры, которая, очевидно, произошла из коллектива существующих до нашего времени у всех славян поверий о злых Марах, Мурах или Морах (кикиморах), ниспавших со временем до степени домовых духов сна и ночного мрака. Имя Моры, как окончательный момент развития растительной жизни в плоде, является относительно самого растения в значении богини старости и временной смерти его; относительно же человека она является богинею осенних плодов, почему и переходит от злого значения богини смерти к значению доброй богини плодородия. То же самое двойственное значение получает она под именем Марцаны, как богиня смерти животных. В этом отношении она, доставляя человеку богатые плоды звероловства, уподобляется благодетельной Диане. Однако же Морена, как богиня осени и зимы, удержала свое первоначальное значение временной смерти природы, что ясно видно из уцелевших еще обычаев хоронить изображение Моры при наступлении весны, олицетворяя в этой церемонии не только окончание зимних холодов, но и смерть прошедшего года.