Морис Дрюон: Заря богов

Вот что (и еще многое другое) видят боги в пламени горящего на берегу моря простого костерка из веток виноградной лозы.

В тот день взаимопонимание между мной и Герой было столь полным, что нам было достаточно обменяться взглядами. Мы уменьшились до человеческих размеров и пошли, держась за руки, к рыбаку и его костру.

Рыбак пригласил нас сесть и угостил своей рыбой. Он сделал это с тем благородством и простотой, что встречаются лишь у тех, у кого либо нет ничего, либо есть все: у настоящих бедняков и настоящих царей.

Этот рыбак располагал, подобно монарху, сказочными сокровищами, которые не ограничивались смехотворными пределами его крошечного имущества. Он располагал песком, куда пригласил нас сесть, неисчерпаемым морем, откуда его ловкие руки вытащили рыбу, жаром угольев, принесенных в ладонях из соседского очага, ветерком, оживлявшим пламя. В этом месте и в этот краткий миг он был абсолютным владыкой четырех стихий.

Он не задал нам никаких вопросов и отнесся с бесконечным уважением. Для уроженца Греции в любом путнике может таиться бог. И грек прав; это вы, насмешники, ошибаетесь.

Никогда, ни в одном из своих похождений, которые я совершил, укрывшись плащом человеческого обличья, я не пробовал более вкусного яства, чем эта рыба, только что вытащенная из воды, приготовленная в собственном соку, посоленная морем и благоухающая травами. Мы уплетали за обе щеки, слегка обжигая себе губы и пальцы. Когда мы покончили с угощением, рыбак поблагодарил нас.

— За что ты нас благодаришь? — спросил я. — Ведь это мы обязаны тебе благодарностью.

— За то, что я мог любоваться двумя молодыми созданиями, красивыми, веселыми и любящими друг друга. И еще за то, что теперь я никогда уже не почувствую себя бедняком, ведь я — неимущий и одинокий — смог дать тем, кто так щедро одарен.

Мы с Герой переглянулись, наши руки потянулись друг к другу, пальцы сами собой переплелись — наши почерневшие от обгорелой чешуи пальцы.

Что я вам недавно говорил о числе «четыре»? Была прекраснорукая Гера; был я, Зевс; была любовь. Требовался еще этот рыбак, четвертый элемент, чтобы любовь стала для нас реальностью и чтобы пришли в движение силы жизни.

Вы, счастливые пары, путешествующие по Греции, никогда не забывайте, что мы, боги, не всегда выдумываем себе обличье. Часто, чтобы в нужный момент был совершен нужный поступок, мы проникаем в вас без вашего ведома. И тогда на каком-нибудь пляже, подобном сотням других, или же в разбросанной белой деревушке, или за столом, накрытом у обочины пыльной дороги самым непритязательным угощением, или просто перед кипарисами, чьи заостренные верхушки вонзаются в небосвод, вы вдруг почувствуете, что вас наполняет невыразимая, неизъяснимая радость, которая одновременно и в вас, и вокруг вас; которая и пламень, и покой. Время становится легким; все для вас наполняется счастьем, и вам хочется, чтобы это состояние длилось вечно.

Это блаженство вызвано нашим присутствием. Сами вы не можете заметить окутавшую вас ауру, но внимательные взгляды ее узнают. Так что детская, взрослая или старческая рука, протягивающая вам розу или тяжелую гроздь темно-лилового винограда, обращена к прохожим богам, богам, которыми вы в этот миг являетесь.

От вас ожидают вовсе не денег, но взгляда, который коснется крыши, щеки ребенка, свиньи, хрюкающей у своего корыта; ибо присутствие счастья — всегда благословение.

Рыбаку, который потчевал нас, я сделал величайший дар, которым смог его наделить. Это не внезапное богатство, не почести, не высокие чины, даже не имя в легенде. Чтобы обессмертить нашу встречу, я сделал его Счастливым рыбаком, который живет в гармонии со стихиями, радуется свету, песку, колыханию вечного моря, радуется тому, что отлично исполнил свой рыбацкий труд. Я одарил его тем добрым здоровьем тела и души, которое позволяет человеку, каким бы ни было его место в царстве земном, чувствовать себя царем; я хотел, чтобы ему до скончания дней доставляло радость быть — не Кем-то или Чем-то, но просто Быть, — а потом угаснуть и телом, и духом одновременно, без чрезмерного страха, как угли костра, затухающего и умирающего на песчаном берегу.

Хочу сказать, что Счастливый рыбак, конечно, не движет мир, ваш, человеческий мир; и все же он необходим для движения, поскольку он не двигатель, но равновесие. Он по-прежнему здесь, чтобы открывать любящим их любовь и показывать завоевателям другую сторону истины.