Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

Любой мужчина в Мадриде, который пойдет в гостиницу с женщиной, чтобы заказать обед в отдельной комнате, будет сразу обслужен, но главный лакей гостиницы останется там присутствовать до конца обеда, чтобы иметь возможность затем поклясться, что эти две персоны не делали в этой комнате ничего другого, кроме как ели и пили… Несмотря на все эти запреты и даже благодаря им, разврат в Мадриде процветает. Мужчины и женщины вместе только и думают о том, чтобы сделать напрасным весь этот надзор. У всех женщин есть болезнь, которую они называют «белые цветы», но неосторожные, которые ее подхватили, замечают через двадцать четыре часа, что они побелели. Этот недостаток у женщин всеобщий, и меня заверили, что даже монашки ему подвержены, не провинившись никоим образом перед своим божественным супругом.

Бал-маскарад стал моим главным развлечением. Первый раз, когда я пошел туда один, в домино, чтобы увидеть, что это такое, это стоило мне только один дублон; но все следующие разы стоило мне четыре. Это произошло из-за беседы, которая случилась у меня с маской в домино, которой могло быть шестьдесят лет, и которая села рядом со мной в бальной зале, где ужинали. Заметив, что я иностранец, по затруднению, с которым я объяснялся с мужчиной, который меня обслуживал, он спросил у меня, куда я девал свою маску-женщину.

– У меня нет женщины, я пришел один, чтобы посмотреть на это очаровательное мероприятие, где царствуют удовольствие и прекрасный порядок, который я не ожидал найти здесь, в Мадриде.

– Очень хорошо; но чтобы наслаждаться этим прекрасным спектаклем, следует приходить в компании, потому что вы кажетесь созданы для того, чтобы наслаждаться танцем, а будучи одиноким, вы не можете танцевать, потому что всякая дама, которую вы здесь видите, имеет своего parejo (партнера), который не позволит ей танцевать с другим.

– В таком случае я не смогу никогда здесь танцевать, потому что я не знаю в этом городе ни одной женщины, которую мог бы пригласить прийти на бал вместе со мной.

– Вы, как иностранец, могли бы обеспечить себе компанию женщины или девушки с гораздо большей легкостью, чем мадридский испанец. В новой системе жизни и свобод, автором которых является граф д’Аранда, этот бал, что вы видите, стал страстью всех женщин и девушек Мадрида. Вы видите здесь танцующими почти две сотни танцорок, не считая тех, что сидят в ложах, и наверняка есть четыре тысячи девиц, которые не имеют любовника, который хотел бы или смог их отвести сюда, которые остаются дома в слезах, потому что запрещено, как вы знаете, любой женщине приходить сюда одной. Итак, я уверен, что, если вы назоветесь и скажете, где вы живете, ни одна мать и отец не наберутся смелости вам отказать в своей дочери, если вы представитесь, чтобы попросить у них чести отвести ее на бал, направив ей домино, маску, перчатки и заехав за ней на коляске, на которой, разумеется, вы беретесь проводить ее домой.

– А если они откажут?

– Вы сделаете реверанс и уйдете, и отец и мать девушки останутся очень огорчены тем, что вам отказали, потому что дочь будет плакать, заболеет и отправится в кровать, ругаясь и проклиная тиранию и призывая Бога в свидетели, что она вас в жизни никогда не видела, и что нет ничего более невинного, чем ваш поступок.

Это рассуждение, совершенно для меня новое, которое выглядело очень здравым и которое меня весьма развеселило, потому что, по-видимому, сулило мне некое редкое приключение, к которым я еще сохранял интерес, и заставило даже меня задать несколько вопросов маске, которая меня так вразумила, хорошо говоря со мною по-итальянски. Я его поблагодарил, я пообещал ему принять к исполнению прекрасный урок, что он мне дал, и дать ему отчет об успехе и о той благодарности, которую я буду к нему испытывать, потому что я собираюсь испытать, какой из красавиц Мадрида я смогу бросить мой платок. Он ответил, что будет очарован все узнать, и что я найду его каждую ночь бала в той ложе, к которой он меня сейчас отведет, чтобы представить даме, которая там находится, и которая там будет и во все следующие ночи. Проникнувшись уважением к такой вежливости, я назвал ему свое имя, оплатил свой ужин, как гласил плакат, последовал за ним, и мы пошли в ложу, где находились две женщины и один мужчина в возрасте; он представил меня как иностранца из своих знакомых; это было очень хорошо, говорили по-французски, говорили об этом прекрасном бале, я высказывал свое мнение, свои замечания в достаточно хорошем духе, так что они нравились маленькой компании; одна из двух дам, носившая еще следы большой красоты, спросила у меня, каковы те тертулии (собрания), на которых я бываю, и когда услышала, что я обычно никуда не хожу, пригласила меня приходить к ней, сказав, что ее зовут Пишона, и что все знают, где она живет. Я пообещал ей быть.