Сборник - Древний Египет. Сказания. Притчи

Начало «Пророчества Ноферти» несколько напоминает сказку о фараоне Хуфу и чародеях. Мудрец Ноферти – «превосходный муж, у которого добра больше, чем у ему подобных», призванный, чтобы развлечь скучающего царя, предрекает ему будущее. Он «содрогаясь» описывает грядущее восстание, когда «владельцы лишатся своего имущества, а посторонние будут удовлетворены», когда «нижнее станет верхним».

«Речения Ипусера», сохранившиеся, к сожалению, далеко не полностью – начало и конец утрачены, а в середине имеются многочисленные лакуны, – состоят из семи стихотворных отрывков и нескольких прозаических. Стихотворения построены по принципу, обычному для египетского стихосложения: каждый стих начинается одним и тем же вводным словом – рефреном. В первом стихотворении рефреном служит слово «воистину», во втором – «смотрите» и т. д.

Считалось, что «Речения Ипусера» лишены какой бы то ни было реальной исторической основы. Их относили к произведениям мессианистической литературы, считали то диалогом-поучением, то религиозной мистерией. Однако академик В. В. Струве, сравнивая настоящий текст с ритуалами древнеегипетских мистерий, не нашел между ними никакого ни внешнего, ни внутреннего сходства. Еще в 1917 году он пришел к выводу, что «Речения Ипусера» представляют собою политический памфлет, отображающий идеологию ущемленной восстанием знати, и что ближайшие аналогии подобного рода нетрудно отыскать в книгах иудейских «пророков» VIII–VII вв. до н. э., сохраненных Библией. Им же тогда была опровергнута принятая многими европейскими учеными датировка этого памятника, относившая время его возникновения к периоду Древнего Царства. На основании тщательного исторического анализа академик В. В. Струве показал, что «Речения Ипусера» возникли значительно позже – в XVIII в. до н. э. Впоследствии вновь опубликованные документы подкрепили его выводы. И все же Лейденский папирус, наряду с некоторыми поучениями и «Пророчеством Ноферти», остается одним из старейших памятников политической полемической литературы.

Сохранились и сатирические произведения. В «Наставлениях писцу» приведен отрывок из «школьной» рукописи, очень образно и с едким юмором рисующий поведение нерадивого писца, предающегося развлечениям и пренебрегающего наукой.

Как уже отмечалось, пока неизвестны литературные памятники, которые по древности и разнообразию форм могли бы сравниться с литературными произведениями Древнего Египта. Но древностью обусловлены и многие их особенности. Однако нельзя не отдать должного чувствам, которые воодушевляют героев, или мыслям, которые они высказывают. Прежде всего это любовь к своей стране. Ею диктуются поступки потерпевшего кораблекрушение, Синухета, Унуамона. Все они, вынужденные по той или иной причине находиться на чужбине, тоскуют по Египту. И нет для них большего счастья, чем возможность возвращения на берега Нила. Недаром Нилу посвящен гимн, полный благодарности великой реке – кормилице и благодетельнице всего живого. Ведь Египет в подлинном смысле слова, по образному выражению Геродота, является «даром Нила». Это прекрасно сознавали и сами египтяне, восклицавшие, обращаясь к Нилу:

В равной степени характерна и привязанность египтян к семье, к близким. Лучше всего это выражено в словах доброго змея – владыки чудесного острова, на который попадает герой сказки «Потерпевший кораблекрушение»: «Если ты мужествен, овладей собой! Будь смел, и ты обнимешь своих детей, ты поцелуешь свою жену, ты увидишь свой дом, – а что может быть лучше этого?»

Но этим далеко не исчерпывается значение древнеегипетской литературы. Большая часть ее – древнейшее свидетельство художественного творчества человека. В древнеегипетской литературе впервые встречаются многие литературные приемы, и притом довольно сложные, которые применяются и поныне во всех литературах мира. Например, «рамка» с самостоятельным сюжетом, которая позволяет объединить в единое целое несколько не связанных между собой отдельных произведений. Эта «рамка» объединяет вместе сказки о фараоне Хуфу и чародеях. В сказке о Сатни-Хемуасе мир реальный сливается с миром фантазии. Это сделано чрезвычайно искусно, и читатель почти до самого конца остается в полном неведении, что развивающиеся события происходят во сне, а не наяву.