Мари Мадлен де Лафайет: Принцесса Клевская (сборник)

– Не понимаю, как вы смеете, используя детское увлечение, позволительное в тринадцать лет, разыгрывать из себя поклонника женщины моего положения, да еще при том, что вы любите другую и об этом знает весь двор.

Герцогу де Гизу, человеку в высшей степени умному и страстно влюбленному, не нужно было растолковывать, что означают слова принцессы.

– Вы правы, сударыня, – почтительно отвечал он. – Лучше было бы мне пренебречь честью стать зятем короля, нежели хоть на миг заронить в вашу душу подозрение, будто я могу добиваться иного сердца, кроме вашего. Но если вы позволите мне объясниться, то, уверен, я сумею оправдаться перед вами.

Принцесса не ответила, но и не отошла, и де Гиз, видя, что она соглашается его выслушать, рассказал, что, хотя он и не думал домогаться милости ее высочества, она одарила его своей благосклонностью, сам же он, не испытывая к ней никаких чувств, весьма холодно принимал эту честь, пока она не подала ему надежду на свою руку. Понимая, на какую высоту может вознести его этот брак, он заставил себя оказывать ей больше внимания, что и дало пищу для подозрений королю и герцогу Анжуйскому. Их неудовольствие, сказал он, не могло заставить его отступить от своего намерения, но если ей, госпоже де Монпансье, это неприятно, то он тотчас же покинет ее высочество и никогда в жизни больше не вспомнит о ней. Мысль о жертве, которую герцог готов был принести ради нее, заставила принцессу забыть всю свою суровость, и гнев, владевший ею в начале разговора, мгновенно угас. Она пустилась с ним в рассуждения о слабости, которую позволила себе сестра короля, полюбив его первой, и о всех преимуществах, связанных для него с этим браком. Она не подала герцогу никаких надежд, но он вдруг вновь узнал в ней множество очаровательных черт, некогда милых ему в мадемуазель де Мезьер. Хотя они очень давно не вели никаких бесед друг с другом, сердца их, забившись в такт, вступили на уже проторенный путь. Наконец они закончили разговор, наполнивший душу герцога большой радостью. Не меньшую радость испытала и принцесса, убедившись, что он любит ее по-настоящему. Но, когда она осталась одна в своем кабинете, какими только упреками не осыпала она себя за то, что так постыдно легко сдалась перед извинениями герцога! Она мысленно рисовала себе все опасности, ожидающие ее, если она проявит слабость, которую некогда с ужасом осуждала, и все неисчислимые беды, коим грозит ей ревность мужа. Эти мысли заставили ее вновь принять старые решения, развеявшиеся, однако, на следующий же день при встрече с герцогом де Гизом. Он не преминул дать ей полный отчет о том, что происходит между ним и ее высочеством. Новый союз, недавно заключенный между их семьями, предоставлял им немало возможностей для бесед, но ему трудно было победить в принцессе ревность, вызываемую красотой соперницы: перед этой ревностью любые клятвы были бессильны, и она заставляла принцессу еще упорнее сопротивляться настойчивости герцога, уже покорившего ее сердце более чем наполовину.

Женитьба короля на дочери императора Максимилиана наполнила жизнь двора празднествами и увеселениями. По желанию короля был поставлен балет [20], где танцевали принцессы, в том числе и ее высочество. Только принцесса де Монпансье могла сравниться с ней в красоте. Герцог Анжуйский, герцог де Гиз и еще четыре человека танцевали мавританский танец. Все они были, как и положено, одеты в одинаковые костюмы. Во время премьеры герцог де Гиз перед своим выходом, будучи еще без маски, сказал мимоходом несколько слов принцессе де Монпансье. Она заметила, что муж обратил на это внимание, и встревожилась. Увидев через некоторое время герцога Анжуйского в маске и в мавританском костюме, она приняла его за герцога де Гиза и, подойдя к нему, сказала:

– Сегодня вечером смотрите только на ее высочество, прошу вас, это мой приказ. Я не стану ревновать. Не подходите ко мне больше, за мной следят.

Едва сказав это, она сразу же отошла, а герцог Анжуйский застыл, словно громом пораженный. Он понял, что у него есть счастливый соперник. Поскольку речь шла об ее высочестве, он сообразил, что это герцог де Гиз и что его сестра оказалась той самой жертвой, которой де Гиз купил расположение принцессы де Монпансье. Досада, ревность и ярость неистово бушевали в его душе, где уже и без того гнездилась ненависть к де Гизу, и отчаяние его незамедлительно привело бы к какой-нибудь кровавой выходке, если бы прирожденная скрытность не помогла ему совладать с собою и, учитывая обстоятельства, отложить свою месть. Однако он не мог отказать себе в удовольствии сообщить герцогу де Гизу, что знает тайну его любви, и, выходя из зала, где они танцевали, сказал: