Джованни Боккаччо: Декамерон. Пир во время чумы

Женский голос

Священник

Председатель

Отец мой, ради бога,

Священник

Уходит. Пир продолжается. Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость.

Начинается книга, называемая

Декамерон

прозванная Principe Galeotto [1] Намек на идейных противников Боккаччо, силившихся доказать, что «Декамерон» подрывает устои религии и морали. Галеото – это рыцарь короля Артура Галехот, который способствовал взаимоотношениям Джиневры и Ланцелота, и упоминается в «Божественной комедии» Данте. Её персонажи Франческа ди Римини и Паоло впервые целуются под воздействием чтения этого фрагмента легенды («Одни мы были, был беспечен каждый, Над книгой взоры встретились их сразу …и книга стала нашим Гелеотом…», Ад, V.). Из Данте имя «Галеотто» вошло в итальянский язык как синоним сводника. , в которой содержится сто новелл, рассказанных в течение десяти дней семью дамами и тремя молодыми людьми

Соболезновать удрученным – человеческое свойство, и хотя оно пристало всякому, мы особенно ожидаем его от тех, которые сами нуждались в утешении и находили его в других. Если кто-либо ощущал в нем потребность и оно было ему отрадно и приносило удовольствие, я – из числа таковых. С моей ранней молодости и по сю пору я был воспламенен через меру высокою, благородною любовью, более, чем, казалось бы, приличествовало моему низменному положению [2] Этот туманный биографический намек продолжает серию аналогичных указаний, которая содержится в раннем творчестве Боккаччо. Героиней его юношеского романа традиционно считается Мария д’Аквино, фигурирующая в произведениях Боккаччо под именем Фьямметты. Любовь к даме, превосходящей возлюбленного по своему социальному положению, входит в число традиционных топосов куртуазной культуры. , – если я хотел о том рассказать; и хотя знающие люди, до сведения которых это доходило, хвалили и ценили меня за то, тем не менее любовь заставила меня претерпевать многое, не от жестокости любимой женщины, а от излишней горячности духа, воспитанной неупорядоченным желанием, которое, не удовлетворяясь возможной целью, нередко приносило мне больше горя, чем бы следовало. В таком-то горе веселые беседы и посильные утешения друга доставили мне столько пользы, что, по моему твердому убеждению, они одни и причиной тому, что я не умер. Но по благоусмотрению Того, который, будучи сам бесконечен, поставил непреложным законом всему сущему иметь конец, моя любовь, – горячая паче других, которую не в состоянии была порвать или поколебать никакая сила намерения, ни совет, ни страх явного стыда, ни могущая последовать опасность, – с течением времени сама собою настолько ослабела, что теперь оставила в моей душе лишь то удовольствие, которое она обыкновенно приносит людям, не пускающимся слишком далеко в ее мрачные волны. Насколько прежде она была тягостной, настолько теперь, с удалением страданий, я ощущаю ее как нечто приятное. Но с прекращением страданий не удалилась память о благодеяниях, оказанных мне теми, которые, по своему расположению ко мне, печалились о моих невзгодах; и я думаю, память эта исчезнет разве со смертью. А так как, по моему мнению, благодарность заслуживает, между всеми другими добродетелями, особой хвалы, а противоположное ей – порицания, я, дабы не показаться неблагодарным, решился теперь, когда я могу считать себя свободным, в возврат того, что сам получил, по мере возможности уготовить некое облегчение, если не тем, кто мне помог (они по своему разуму и счастью, может быть, в том и не нуждаются), то по крайней мере имеющим в нем потребу. И хотя моя поддержка, или, сказать лучше, утешение, окажется слабым для нуждающихся, тем не менее мне кажется, что с ним надлежит особливо обращаться туда, где больше чувствуется в нем необходимость, потому что там оно и пользы принесет больше, и будет более оценено. А кто станет отрицать, что такого рода утешение, каково бы оно ни было, приличнее предлагать прелестным дамам, чем мужчинам? Они от страха и стыда таят в нежной груди любовное пламя, а что оно сильнее явного, про то знают все, кто его испытал; к тому же связанные волею, капризами, приказаниями отцов, матерей, братьев и мужей, они большую часть времени проводят в тесной замкнутости своих покоев и, сидя почти без дела, желая и не желая в одно и то же время, питают различные мысли, которые не могут же быть всегда веселыми. Если эти мысли наведут на них порой грустное расположение духа, вызванное страстным желанием, оно, к великому огорчению, останется при них, если не удалят его новые разговоры; не говоря уже о том, что женщины менее выносливы, чем мужчины. Всего этого не случается с влюбленными мужчинами, как то легко усмотреть. Если их постигнет грусть или удручение мысли, у них много средств облегчить его и обойтись, ибо, по желанию, они могут гулять, слышать и видеть многое, охотиться за птицей и зверем, ловить рыбу, ездить верхом, играть или торговать. Каждое из этих занятий может привлечь к себе душу, всецело или отчасти, устранив от нее грустные мысли, по крайней мере на известное время, после чего, так или иначе, либо наступает утешение, либо умаляется печаль. Вот почему, желая отчасти исправить несправедливость фортуны, именно там поскупившейся на поддержку, где меньше было силы, – как то мы видим у слабых женщин, – я намерен сообщить на помощь и развлечение любящих (ибо остальные удовлетворяются иглой, веретеном и мотовилом) сто новелл, или, как мы их назовем, басен, притч и историй [3] Указание на жанровую неоднородность сборника Новелла (букв. «новость», слово, ко времени создания «Декамерона» только начинавшее приобретать жанрово терминологический смысл) – рассказ о событиях, хронологически близких слушателю, и о лицах, ему известных, но у Боккаччо, как следует из данного пассажа, новелле присваивается более общее значение, родовое по отношению к другим видам рассказа Басня – вымышленная история, которая никогда не происходила и не могла происходить Притча – история, имеющая дидактико-моралистическое задание (в средневековой жанровой номенклатуре ближе всего ей соответствует так называемый пример). История – рассказ о событиях, имевших место в действительности (противоположность басне). , рассказанных в течение десяти дней в обществе семи дам и трех молодых людей в губительную пору прошлой чумы [4] Чума 1348 г., поразившая всю Европу; в эту эпидемию погибли петрарковская Лаура и покровитель Петрарки кардинал Колонна, историк Джованни Виллани, поэт Франческо да Барберино (1264–1348), художник Амброджо Лоренцетти (ок 1280–1348), из близких Боккаччо людей – его отец и мачеха. , и несколько песенок, спетых этими дамами для своего удовольствия. В этих новеллах встретятся забавные и печальные случаи любви и другие необычайные происшествия, приключившиеся как в новейшие, так и в древние времена. Читая их, дамы в одно и то же время получат и удовольствие от рассказанных в них забавных приключений, и полезный совет, поскольку они узнают, чего им следует избегать и к чему стремиться. Я думаю, что и то и другое обойдется не без умаления скуки; если, даст Бог, именно так и случится, да возблагодарят они Амура, который, освободив меня от своих уз, дал мне возможность послужить их удовольствию.