Дени Дидро - Нескромные сокровища

– Но верная, – прибавила та, которая осмелилась ее высказать. – Потому что, примите во внимание, обыкновенно любовник бывает чем-то недоволен прежде, чем стать нескромным, и, чтобы отомстить, он все преувеличивает, между тем как сокровище говорит бесстрастно и ничего не привирает.

– Что касается меня, я держусь другого мнения, – сказала Зельмаида, – виновного губит не столько важность обвинений, сколько вескость показаний. Любовник, который бесчестит своими речами алтарь, на котором он священнодействовал, – нечестивец, не заслуживающий никакого доверия; но когда свидетельствует сам алтарь, что можно ему возразить?

– Что алтарь сам не знает, что говорит, – сказала вторая собеседница.

Тут Монима прервала молчание, которое хранила до сих пор, и медленно произнесла небрежным тоном:

– Ах, пускай мой алтарь, раз уж он алтарь, говорит или молчит, я не боюсь его речей.

В это мгновение вошел Мангогул, и от него не ускользнули последние слова Монимы. Он повернул свое кольцо над нею, и все услышали, как ее сокровище закричало:

– Не верьте этому: она лжет.

Соседки ее переглянулись и стали спрашивать одна другую, кому принадлежит сокровище, только что издавшее голос.

– Не мне, – сказала Зельмаида.

– Не мне, – сказала вторая собеседница.

– Не мне, – сказала Монима.

– Не мне, – сказал султан.

Все упорно отнекивались, не исключая фаворитки.

Воспользовавшись этой невыясненностью, султан обратился к дамам:

– Вы обладаете алтарями, – сказал он. – Хорошо, какие же совершались в них службы?

Говоря это, он стал быстро направлять перстень в последовательном порядке на всех женщин, исключая Мирзозу. И каждое сокровище отзывалось по очереди; слышались различные голоса:

– Меня посещают слишком часто…

– Меня истерзали…

– Меня покинули…

– Меня надушили.

– Меня утомили.

– Меня плохо обслуживают…

– Мне докучают… и т.д.

Все произнесли свое слово, но так быстро, что нельзя было понять, кому оно принадлежит. Их болтовня, то глухая, то визгливая, сопровождаемая хохотом Мангогула и придворных, произвела небывалый шум.

Женщины признавались с самым серьезным видом, что это очень забавно.

– Ну, что же, – сказал султан, – мы очень счастливы, что сокровища удостоили говорить нашим языком и принять участие в наших беседах. Общество бесконечно выиграет от такого удвоения органов речи. Может быть, и мы, мужчины, заговорим иначе, чем ртом. Кто знает! Тому, что так тесно связано с сокровищем, может быть, предназначено спрашивать его и отвечать ему Однако мой анатом думает иначе.

Сервировали ужин, уселись за стол; все начали подшучивать над Монимой; женщины единодушно обвиняли ее сокровище в том, что оно заговорило первым. И она не сумела бы противостоять этой лиге, если бы султан не взял ее под свою защиту.

– Я не утверждаю, – сказал он, – что Монима менее легкомысленна, чем Зельмаида, но я думаю, что сокровище у нее скромнее. И вообще, если уста и сокровище женщины противоречат друг другу, кому из них следует верить?

– Государь, – сказал придворный, – я не знаю, что сокровища будут говорить дальше, но до сих пор они говорили лишь о предмете, в высшей степени им близком. До тех пор, пока у них хватит благоразумия говорить лишь о том, что они знают, я буду верить им, как оракулу.

– Можно было бы, – сказала Мирзоза, – вопросить более надежных оракулов.

– Сударыня, – возразил Мангогул, – какой интерес был бы у них искажать истину? Что могло бы побудить их на это, кроме химеры чести? Но у сокровища нет этой химеры: здесь нет места для предрассудков.

– Химера чести! – воскликнула Мирзоза. – Предрассудки! Если бы ваше высочество подвергались таким неприятностям, как мы, вы поняли бы, что то, что касается добродетели, – далеко не химера.

Все женщины, осмелев после ответа султанши, поддержали ее и нашли излишним, чтобы их подвергали дальнейшим испытаниям, а Мангогул прибавил, что эти испытания почти всегда бывают опасны.

От этих разговоров перешли к шампанскому, выпито было немало, и настроение пирующих очень повысилось. Сокровища разгорячились. Пришла минута, когда Мангогул решил снова начать свои козни. Он направил кольцо на сильно развеселившуюся молодую женщину, сидевшую близко от него, напротив своего супруга. Тогда все услышали из-под стола какие-то жалобные звуки, и слабый замирающий голос заговорил: