Джованни Боккаччо: Ворон

Итак, выйдя из дома, направляется она в церковь, укутавшись в черную шаль; только не думай, прошу тебя, что она идет послушать мессу или поклониться Господу, — идет она туда, чтобы раскинуть сеть, так как ей давным-давно известно, что в церковь эту со всех сторон нашего города сходятся молодые люди, и манок у нее уже наготове, как у птицелова, подстерегающего горлинок; и, подобно змее, незаметно для глаза затаившейся в густой траве, ей нередко удается схватить крупную добычу. Однако, будучи любительницей разнообразной пищи, она, едва насытившись, возвращается за новым уловом; к тому же двух-трех пташек ей мало, на этом она не остановится. Ты сам знаешь, вру я или говорю правду, ведь если бы у тебя даже была бы тысяча глаз, ты и то не сумел бы остеречься и неизбежно угодил бы в расставленные клейкие сети.

Придя, стало быть, в церковь, осмотревшись украдкой по сторонам и быстро охватив глазом всех собравшихся, она принимается нещадно теребить многострадальные четки, перебирая их то правой рукой, то левой, а на самом-то деле ни одного «Отче наш» не прочитает, слишком много у нее дел без того, надо перекинуться словечком то с одной, то с другой, этой шепнуть что-то на ушко, а ту выслушать; впрочем, других ей слушать неохота, она сама чересчур горазда разглагольствовать. Кто-нибудь, возможно, скажет: «Пусть она не помолилась в церкви, зато она восполнит это с лихвой у себя в домике». Но он будет далек от истины, и если человеку постороннему и легковерному простительно так ошибаться, то я зато знаю, что говорю, потому что любая ее молитва, хотя бы, к примеру, «Отче наш», тотчас облегчила бы мою участь и, подобно свежей воде, остудила бы на мгновение сжигающий меня жар.

Но что я сказал? Быть может, я неправ; быть может, она все же молилась, только за упокой другой души. Мне стало известно, что недавно из мира живых ушел человек, чья смерть так ее расстроила, что она целую неделю отказывалась выкушать хотя бы яичко или отведать лапши с мясом. Но я говорю с такой уверенностью, потому что знал и знаю, что все ее молитвы — это французские романы да итальянские стихи, воспевающие Ланселота и Джиневру или Тристана и Изольду, их подвиги и любовные приключения, рыцарские турниры, состязания и празднества; она так и трепещет, когда читает, как Ланселот, или Тристан, или кто другой встречался тайком, наедине со своей дамой в ее покоях; ей воочию представляется, чем они там заняты, и она охотно занялась бы тем же, да, впрочем, ей недолго приходится этого ждать.

Читает она также вирши о загадках или еще поэму о Флорио и Бианчифиоре, и другие книги в этом же роде; немало, должно быть, извлекает она уроков из этих книг, наподобие испорченной девчонки, что забавляется с домашними зверьками, пока не найдется такой забавник, который обучит ее иным играм. А чтобы ты все наконец узнал об ее нынешней жизни, скажу тебе, что после моей смерти она взяла в любовники того самого второго Авессалома, о котором я уже упоминал, человека, мало пригодного для удовлетворения ее потребностей; он же, имея все законные основания уклониться от сей участи и не понимая, как благоволит к нему Провидение, шагнул прямо в ловушку. Но обида, нанесенная мне, не останется без отмщения, так как жена подарила ему сынка, которого он кормит и воспитывает как родного, хотя сыпок этот такой же родной ему, как Христос — святому Иосифу. Когда он подрастет, тогда и будет отомщена моя поруганная честь, если ее считать поруганной; недаром гласит народная пословица:«Как аукнется, так и откликнется» — а упомянутый случай не исключение. Охотник до чужого добра должен знать, что ему отплатят тем же.

Вот какую благочестивую и святую жизнь вела вблизи монастыря женщина, что была мне не супругой, а мучением, пока смерть нас не разлучила, та, кого тебе восхваляли за добродетель и всяческие достоинства. Я уже поведал тебе, какие именно добродетели и достоинства были ей свойственны и любезны, и так кратко, как умел, открыл тебе, кто она такая. Теперь ты видишь, куда завели тебя опрометчивость, несообразительность и безрассудство и ради кого ты опутал душу, свободу, и сердце цепями любви и отдал их во власть нестерпимым горестям, что и привело тебя наконец в сей пустынный дол; и я без устали буду попрекать тебя этим заблуждением.

А сейчас, выполняя обещанное, я приступаю к последней части моего рассказа, где тебя ждут еще большие разочарования, по зато все ближе подходит час твоего избавления. Ты, несчастный, счел себя осмеянным ею, и я не стану утверждать обратного, потому что ты все равно мне не поверишь. Но ты не принял бы этого так близко к сердцу, когда бы знал ее так хорошо, как знаешь ныне. И вот теперь ты увидишь, что и в этом случае она поступила как ей свойственно, и окончательно изгонишь ее из сердца, когда я поведаю тебе о том, как мне довелось услышать о твоем письмеце.