Так тесно сошлись бойцы в схватке, что поверху сшиблись их головы, внизу ноги, а за шишками и кромками щитов руки. Так тесно сошлись они, что от бортов к середине треснули и лопнули их щиты. Так тесно сошлись они, что копья бойцов искривились, согнулись и выщербились от острия до заклепок. Так тесно сошлись они, что демоны и оборотни, духи земли и воздуха испустили клич с их щитов, рукоятей мечей и наконечников копий. Так тесно сошлись они, что вытеснили реку из ее ложа и русла, а там, где был брод, смогли бы устроить постель королю с королевой, ибо здесь не было больше ни капли воды, не считая той, что давя и топча выжимали бойцы из земли. Так тесно сошлись они, что в ужасе обезумели кони ирландцев и разорвали путы, Ремни и веревки, а женщины, юноши, дети, негодные к бою и слабоумные устремилось через лагерь на юго-запад.
Между тем заиграли бойцы лезвиями мечей. И случилось Фер Диаду застать врасплох Кухулина и тогда своим мечом с костяной рукоятью нанес он ему удар прямо в грудь. Хлынула кровь на пояс Кухулина и густо окрасила воду у брода. Не стерпел Кухулин той раны, ибо осыпал его Фер Диад градом губительных мощных ударов, и допросил га булга у Лоэга, сына Риангабара. Вот что это было яа копье: оно опускалось под воду и металось пальцами ноги; одну рану оставляло оно, впиваясь в тело, но скрывало тридцать зазубрин, и нельзя было его выдернуть, не обрезав мясо кругом.
Услыхал Фер Диад эту просьбу и опустил свой щит, прикрывая низ тела. Тогда рукой метнул Кухулин тонкое копье, направив его выше кромки щита Фер Диада и его рогового панциря, и оно поразило сердце в груди воина, до половины выйдя наружу. Поднял свой щит Фер Диад, прикрывая верх тела, но было поздно. Уже опустил возница га булга в воду, а Кухулин, поймав его пальцами, метнул в Фер Диада. Пробило га булга прочный и крепкий передник литого железа, натрое раскололо камень, огромный, как мельничный жернов, проникло в тело, впившись в каждый член и сустав своими зазубринами.
— Довольно, — сказал Фер Диад, — теперь ты сразил меня насмерть. Воистину грозен удар твоей правой ноги, но и не подобало мне пасть от твоей руки. И еще сказал он:
О Пес, искусный в ратной игре!
Честной победу свою не зови!
На тебе вина, что на мне была!
О Кухулин! Руки твои в крови!
Не знать ни удач, ни побед вовек
Тем, кто на смерть обречен судьбой!
С каждым мгновением все грустней
И слабей становится голос мой.
Совсем разбиты ребра мои.
Из сердца крови течет струя.
Не в силах я подняться с земли.
Пес Кузнеца, умираю я!
Тут поспешил к Фер Диаду Кухулин, обхватил его обеими руками и, подняв вместе с оружием, доспехами и одеждой, перенес на северную сторону брода, чтобы не досталась его добыча ирландцам на западной стороне. Здесь опустил он тело на землю, а когда поднялся, напал на него дурман, слабость да немощь. Заметил это Лаэг и испугался, что явятся к ним ирландцы и разом набросятся на Кухулина.
— Поднимайся, о Кукук, — сказал он, — ибо скоро нападут на вас ирландцы и уже не согласятся на поединок, раз ты убил Фер Диада, сына Дам а на, сына Дайре.
— К чему мне вставать, — ответил Кухулин, — если я погубил его.
Заговорил тогда возница, а Кухулин отвечал ему:
Лаэг: — О Пес боевой из Эмайн, воспрянь!
Время спешить на новую брань!
Пал Фер Диад, сраженный тобой!
Богом клянусь, тяжек был бой!
Кухулин: — Не в радость победа, когда вконец
Истерзан тоскою победивший боец.
Новый день для меня не мил
Без брата, которого я сразил
Лаэг: — Чем плакать, тебе подобает скорей
Гордиться этой победой своей!
Ты рыдаешь, над грозным врагом скорбя!
А если бы он одолел тебя?
Кухулин: — Пускай он руку или ногу мою
Отрубил бы в этом проклятом бою —
Все легче, чем знать, что воин младой
Колесничной не будет играть уздой.
Лаэг: — Девушкам Красной Ветви такой
Исход желаннее, чем другой.
Ты жив, Кухулин, а он убит.
Им оплакать лишь одного предстоит.
— С тех пор, как ты из Куальнге пришел
И Медб противился, смел и зол.
Для ее войска — считает она —
Побоищем стала эта война.
— Ты долго спокойного сна не знавал,
Покуда стада от врага охранял!
До света тебе приходилось вставать.
Легко ль в одиночку сдерживать рать?!
Принялся тогда Кухулин. горевать и оплакивать Фер Диада, говоря:
— О Фер Диад, горе тебе, что ни у кого не узнал ты о моих доблестных деяниях и искусстве владения оружием до того, как сошлись мы в бою! Горе тебе, что Лаэг, сын Риангабара, не пристыдил тебя памятью о нашем детстве и дружбе! Горе тебе, что не послушался ты мудрого слова Фергуса! Горе тебе, что благородный, победоносный, ликующий, непобедимый в сражении Конал не выручил тебя. Ибо не следуют эти мужи наветам, желаниям, словам или лживым посулам прекрасноволосых женщин из Коннахта. Знают они, что не родится вовеки средь коннахтцев тот, кто сравнялся б с тобой в славных подвигах, владении разящим щитом, копьем и мечом, игре в брандуб и фидхелл, вождении коней и колесниц. Не сыщется теперь руки, так же разящей врагов, как рука Фер Диада, стройного побега. Красногубая богиня войны не проделает больше пролома в валах крепостей, полных блестящих щитов. Теперь уж во веки веков никому не судить и ни от кого не добиться Круаху такого согласия, как было с тобой, о краснощекий сын Дамана!
Читать дальше