Абдурахман Джами - Лирика

Как может тебя увидавшее око
В разлуке от слез не ослепнуть до срока?
Хоть сам я живу без тебя, удивляюсь
Тому, кто живет от тебя так далеко.

Моя любимая — о, страшный час! — уходит,
Из рук подола вырвавши атлас, уходит.
Кровь хлынула из глаз, из жил бежит... О боже,
Уходит из души все то, что с глаз уходит.

Сердце расплавило пламя в полный накал.
Думал я выиграть счастье — жизнь проиграл,
Понял: тебя я не стою, жалок и мал.
Сердце смирилось и разум спорить не стал.

Побледнел шиповник щек от лихорадки,
Губы обметало, кудри в беспорядке,
Спишь ты словно око. Я же в изголовье —
Брови тетивою — сон храню твой краткий.

Обращался я к аллаху от страданья по тебе,
Рвал терпения рубаху от страданья по тебе,
Натерпелся боли, страху от страданья по тебе.
Проще: стал подобен праху от страданья по тебе.

Глазам была видна ты, а я не знал,
Таилась в сердце свято, а я не знал,
Искал по всей вселенной твоих примет,
Вселенною была ты, а я не знал.

День прошел в размышленьях о том, что все прах. Увы.
Ночь прошла в сожаленьях о яви и снах. Увы.
Миг один этой жизни дороже вселенной всей.

Спешил я приукрасить другим под стать себя,
Не ближних за терпенье — хвалил опять себя.
Когда ж узнал в разлуке, где спешка, где терпенье, —
Тогда, хвала аллаху, я смог познать себя.

На дереве терпенья плод — не диво.
Знать, что разлуки срок пройдет, — не диво:
Уж если сердце отдано любимой,
Отдать ей тело в свой черед — не диво!

Ты — целый мир очарованья, а я -твой пленный воробей,
Попавший в сети обаянья всей нежной слабости твоей.
Ты привяжи меня, как птицу, тесьмы индийской не жалей,
Держи тесьму. И сам вернусь я; плен мне свободы стал милей.

Одиноко я плачу в ночи, а когда заалеет восток,
Молча ворот терпения рву, как бутон разрывает цветок.
Может, юной розы росток, только выросший из земли
Мне о розе весть передаст, чей последний сон так глубок?

Четырнадцатилетняя луна, кого сравню с тобой?
С четырнадцатидневною луной равна ты красотой.
Да не постигнут красоту твою ущерб, закат глухой!
Четырнадцатилетней будь всегда, будь навсегда такой!

Тоска по тебе унесла столетнюю радость мою.
Я в сердце печали печать, как в чаше тюльпан, утаю.
Когда же я в землю сойду с душой, сожженной тобой,
Из сердца тюльпан я взращу и ветру свой стон изолью.

Ты вздохам горестным моим учись внимать, о сердце,
В пути далеком мы должны ровней дышать, о сердце,
Л всех не помнящих добра, презревших правды свет,
Забудь, коль можешь! Нам таких не надо знать, о сердце!

Сердце сжалось от обиды, петлей стало в знаке «мим»,
Сделалось под гнетом злобы точкой малой в знаке «джим».
Где укрыться от напасти, если все, что было целым,
Разломясь, как в «лам-алифе», знаком сделалось двойным?

Глаза твои — палачи, что гнали нас на убой,
Не в трауре ли по нас оделись синей сурьмой?
Ошибся я! Это в саду твоей красоты расцвели
Нарциссы темных глаз в лилейной кайме голубой.

Когда тебя от головы до пят
Сожжет прекрасный, но неверный взгляд,
Пей, как вино, кровь собственного сердца,
Глотай, как сладкий сахар, горький яд.

О милая, взгляни, как мир красив,
Вот строки трав легли на свитки нив.
Весна, как ученик, мелком зеленым
На поле учится писать «алиф».

Я клялся верным быть, но верным быть не мог.
Ты прогнала меня, теперь я одинок.
Ты сетуешь, а я главу посыпая прахом,
Из-за твоих причуд я клятвой пренебрег.

Обретшему бальзам не задавай вопрос,
Какие муки он познал и перенес.
Ты слушай мудрецов и, виноград вкушая,
Не спрашивай о том, в каком саду он рос.

Подруга Севера, луна, сияя в небесах,
Следы любимой озари, дороги серый прах.
А если спросит про меня, живущего в дали,