Я многих ученых мужей встречал… — стихи Мутанабби (см.).
Я наброшу недоуздок на верблюда своего — стихи Харири (XI–XII вв.),
Я новые песни любимой спою… — стихи неизвестного поэта.
Я создал людей и джинов только для того, чтобы они повиновались мне — Коран, XXI, 56.
Я счастлив, что познал любовь… — стихи Харири (XI–XII вв.).
Я удивлен своим терпеньем… — стихи Абу-Тамама (ум. в 850 г.).
Якуб — библейский Иаков, отец Иосифа Прекрасного, предание о котором вошло в Коран.
Яхья — библейский Иоанн Креститель, которого мусульмане считают одним из своих святых.
Приложение
ОБРАЗЕЦ ТАДЖИКСКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ПРОЗЫ XII ВЕКА [8] Статья была опубликована в «Кратких сообщениях Института востоковедения АН СССР», вып. IX, М. 1953. Печатается с незначительными сокращениями. — Ред.
Данных о том, какова была культурная жизнь Мавераннахра после падения династии Саманидов и установления караханидского господства, чрезвычайно мало. Мы знаем, что Караханиды разделили свои владения на уделы, что между отдельными ханами отношения были враждебны, знаем, что роль бывшей земельной аристократии, дихканов, сильно упала, но нарисовать картину общественных отношений этого времени пока невозможно.
Не помогают нам и памятники литературы. Поскольку система управления в известной степени сохранилась и на ответственных постах по-прежнему стояли преимущественно таджики, то понятно, что сохранились в какой-то степени и старые литературные традиции. До нас дошло примерно полтора десятка имен поэтов того времени. Но от произведении этих поэтов в лучшем случае остались только отдельные строки, по которым судить о характере литературы той поры невозможно. По всей вероятности, единственный полностью сохранившийся диван — это объемистый сборник стихов самаркандца Сузани, прекрасная рукопись которого хранится в Сталинабадской публичной библиотеке. Но творчество этого поэта также пока не изучено, да и изучать его очень трудно, так как в стихах Сузани встречаются многочисленные имена лиц, о которых мы большей частью ничего не знаем.
Положение поэтов в это время было, видимо, очень тяжелым, они не пользовались особым уважением. Так, тот же Сузани, хотя и глубоко безнравственный, но несомненно талантливый поэт, унижается до такого выклянчивания подачки, о каком во времена правления Саманидов слышать не приходилось.
О ты, для которого богатства мира кажутся ничтожными, благоволи [пожаловать]
Мне нечто, в чем было бы нечто, хотя бы и малое.
И не сомневайся относительно ничтожности этого нечто,
Ведь сегодня и малое кажется мне многим [9] Ауфи, Лубаб ал-албаб, II, 193.
.
То есть поэт просит дать ему кошелек, в котором было бы хоть немножко денег, и не смущаться скромностью подарка. А как к нему относились при дворе, видно из следующего отрывка:
Что необходимо для соблюдения обычаев надимства,
Как не утруждать и душу, и сердце?
С языка должны слетать гладко проза и стихи,
Помыслы должны рождать девственные [остроумные] мысли. В конце же концов все то надимство сводится К получению пощечин и выкрикиванию ругательств [10] Ауфи, Лубаб ал-албаб, II, 195.
.
Кроме стихов, нам известно и несколько прозаических произведений, в том числе сборник притч Мухаммада Захири под названием «Синдбад-наме». Однако ввиду редкости рукописей этого интересного произведения оно до сих пор не могло занять подобающего места в истории таджикской литературы.
В настоящее время мы получили возможность осветить несколько темных уголков литературной жизни этого периода. Из предисловия Захири мы узнаем, что древнейшая известная ему версия «Синдбад-наме» была написана на языке пехлеви. В 950–951 гг. некий ходжа Амид Абу-л-Фаварис Фанарузи перевел пехлевийский текст на язык дари по приказу Саманида Нуха ибн Мансура [11] В такой форме встречается это имя в рукописях и в изданном тексте. Но нужно заметить, что Саманид Нух II ибн Мансур правил с 976 по 997 г., что делает заказ о переводе «Синдбад-наме» на язык дари в 950–951 гг. маловероятным. Надо думать, что в рукописях имеется описка: это имя дают вместо Нух I ибн Наср, который правил с 943 по 954 г., что хронологически вполне подходит. Замечу также, что у Эте имя первого переводчика дано в форме Канавузи; это, очевидно, объясняется отсутствием диакритических точек в единственно доступной ему рукописи»
. Но перевод его был совершенно лишен какой бы то ни было художественности, и потому книга успеха не имела.
Читать дальше